Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

ГЛАВА 4

Савмак остановил разгоряченного бегом коня на возвышенности, откуда хорошо просматривалось поле боя. Угрюмый больше обычного Зальмоксис раздраженно рванул завязки панциря. Савмак поспешил помочь ему.

– Перевяжи… – буркнул Зальмоксис, морщась: копье гоплита пробило не только добротный пластинчатый панцирь, но и кольчугу, и раненное левое плечо обильно кровоточило.

Подросток сноровисто развязал ремни переметной сумы, достал кусок чистой тонкой холстины и алабастр с целебной мазью. Обмыв водой рану, он, как заправский лекарь, наложил тугую повязку и помог старшему брату облачиться в доспехи.

Катафрактарии скифов, огрызаясь на скаку смертоносными стрелами из мощных дальнобойных луков, пробивающих даже панцири, отступали. Фаланга херсонесских гоплитов, ощетинившись сарисами[223], наступала в полном молчании. По флангам сверкающего железом доспехов квадрата фаланги пелтасты[224] рубились со скифскими гиппотоксотами. Под стенами Херсонеса догорали баллисты и катапульты скифов, и тугие дымные жгуты жадно тянулись к безоблачному небу, где уставшее за день солнце медленно скатывалось в спокойную морскую лазурь.

Бой был проигран еще вчера, когда лазутчики Зальмоксиса донесли, что на помощь осажденному Херсонесу прибыла подмога. Ранним утром около десятка триер с воинами, разметав по пути немногочисленный флот скифов, состоящий в основном из бирем их союзников-тавров, бросили якоря в херсонесской гавани. Когда рассвет положил первые золотые мазки на красную черепицу городских крыш, скифы рассмотрели, кто осмелился помочь Херсонесу – на мачтах триер трепетали вымпелы понтийского флота. Царица Лаодика сдержала слово, данное херсонесскому посольству, сидевшему в Синопе с весны…

Зальмоксис бросил взгляд на море и выругался: неторопливые волны были пустынны, и только на горизонте постепенно таяли в вечерней дымке несколько белоснежных парусов. Значит, союзники Скилура тавры бежали.

К войску скифов, осаждавшему Херсонес, тавры примкнули с большой неохотой. Полгода дипломатические ухищрения Скилура не имели успеха, и только когда разгневаный Палак разгромил войско тавров из племени арихов, самых ярых противников союзнического договора, и привязал скальпы их двух вождей к уздечке коня, дело сладилось. Сложность положения тавров заключалось в том, что они испокон века жили с Херсонесом в мире и согласии, так как имели общее божество – Деву. Но с другой стороны ссора с соседями-скифами могла принести только вражду и кровь, так как противостоять повелителям равнин союз племен тавров был не в состоянии. Подписав союзнический договор, вожди тавров выговорили себе очень важное условие: не посылать своих воинов под стены Херсонеса. Но Скилура это вполне устраивало – ему нужен был лишь флот, потому как тавры слыли отменными мореходами и в этом искусстве не уступали даже грозным «псам» Понта Евксинского – пиратам-сатархам. И вот теперь они предали скифов, почти без боя пропустив триеры Понта в херсонесскую гавань…

С возвышенности, где стоял Зальмоксис и его немногочисленные телохранители, Херсонес был виден, как на ладони. Савмак жадно всматривался в недавно еще пустынные улицы города, теперь заполненные ликующими херсонесцами. Прикрытый со стороны степи мощными стенами и крепостными башнями, Херсонес, казалось, вырастал прямо из морских вод, белокаменный и стройный. Его храмы и дома были украшены гирляндами цветов, а над акрополем кружили голуби, с привязанными к лапкам разноцветными ленточками в честь долгожданной победы над варварами.

Прошел уже год с той поры, как Савмак стал оруженосцем Зальмоксиса. Старший брат его особо не жаловал, но и не обижал. Савмак возмужал, раздался в плечах, научился владеть оружием не хуже, чем бывалые воины. Многочисленные походы и стычки с эллинами и сарматами оставили на теле Савмака свои отметины-шрамы, которыми подросток гордился. Теперь у него был отменный конь, подаренный Зальмоксисом, и панцирь, снятый в одном из набегов с заарканенного под Танаисом эллина-работорговца.

– Савмак! – окликнул подростка Зальмоксис. – Скачи в Напит[225], предупреди номарха, что мы будем в крепости к утру. Пусть приготовят завтрак и корм для коней… – голос его дрогнул и пресекся. – Гонца к царю, скажешь номарху, я отправлю сам… – после паузы добавил он усталым голосом.