Князь Рус - Никитин Юрий Александрович

Он умолк, стиснул зубы, пережидая боль. Лицо побледнело, на лбу выступили крупные капли пота. Ис сама сжалась, словно боль прошла и через ее тело. В глазах закипели слезы. Она сглотнула комок, почти прошептала:

– Преступление? Какое преступление?

Он прошептал едва слышно, но это прозвучало как удар грома неслыханной силы, как падение огромного небесного камня на скалу:

– Она горевала по врагу… и не радовалась нашей победе.

В его шепоте была крепость небесного свода, что тысячи лет держит несметные водные хляби. Тело напряглось, окаменело. Ис поняла, что в эти мгновения он не чувствует даже боли, в нем живет дух всего племени, воля к выживанию… и жестокие законы для выживания.

Да, подумала потерянно, законы выживания народа – высшие законы. Разве не так же у ее народа?

Полдня Заринка лежала в застывшей луже крови среди стана. Кровь свернулась комочками, стала коричневой, налетели мухи. Мужчины смотрели хмуро, князь-де прав, женщины жалели, поплатилась за любовь, но тоже говорили, что ­молодой князь хоть и жесток, но сделал то, что должен был делать. Лишь дети приставали к родителям, спрашивали, боязливо ходили вокруг, присаживались на корточки, заглядывали в лицо убитой. Глаза Заринки были широко открыты, мухи ползали по застывшим белкам, чесали лапы, выискивали, куда отложить яйца на зиму.

Наконец Корнило с молчаливого разрешения князя погрузил тело его сестры на повозку, отвез за пределы стана и вывалил на землю, стараясь не прикасаться к преступившей самый главный закон народа.

Там Заринка пролежала остаток дня. За ночь мелкие зверьки выгрызли ей внутренности, отъели нос и уши. Днем к ней присматривались бродячие собаки, но стражи от ближайшего костра швыряли в них камнями.

А утром второго дня обнаружилось, что тело исчезло. Рус, услышав лишь к полудню, пришел в ярость. Поднялся, упал с ложа, из раны на голове пошла кровь. Ис, что задремала было у его постели, очнулась, кинулась поднимать его грузное, как у боевого коня, тело.

– Предатели, – рычал он. – Одни предатели… Буська! Зови Сову. Ах да. Совы нет больше… Зови Корнилу. Нужно отыскать, куда делось тело. Если спрятал кто-то из нашего племени, то привезти! Велю казнить лютой смертью.

Буська метнулся к выходу. Ис сказала вдогонку мертвым голосом:

– Стой.

Буська невольно остановился, оглянулся через плечо. Ис сказала негромко:

– Люди устали, не будоражь стан. Это сделала я.

Рус отшатнулся:

– Ты?

– Да.

– Зачем?

– По законам скифов, из которых ты вышел, негоже оставлять тело непогребенным. Душа не найдет покоя.

Рус сказал с ужасом, еще не веря или не желая верить:

– Ты?.. Этого не может быть!

– Я, – ответила Ис тихо. – Это сделала я.

– Но ты знаешь, что тебя… что тебя ждет?

Он чувствовал, как на голову и плечи обрушилось небо. В глазах потемнело, тяжесть в сердце разрослась и залила как свинцом все тело. В обреченной безнадежности слышал ее ­усталый голос, что звучал откуда-то издалека, слабо и бесцветно:

– Знаю, Рус. Но я нарушила всего лишь твои законы… Прости, законы твоего племени.

Он чувствовал, как его губы шелохнулись, сам не услышал своих слов, но Ис, похоже, поняла или услышала, в черноте прозвучал ее голос:

– Есть и выше законы… Законы твоих богов!

Он чувствовал, как дергается его лицо, потом затряслось все тело. За плечи ухватили тонкие цепкие пальцы. Насмерть перепуганный голос самой любимой женщины закричал прямо в лицо:

– Что с тобой? Держись! У тебя – племя!

– Не могу, – прошептал он. – Больше не могу, тяжко.

– Тебе не дано право умереть, – сказал ее голос прямо в уши. – Ты отвечаешь за всех.

Чернота пошла яркими блестками, они разрослись, вытеснили тьму. Он лежал лицом вверх на ложе, сверху нависло насмерть перепуганное лицо Ис. В черных расширенных глазах был ужас.

Рус повернул голову. На губах было мокро. Он слабо ­махнул дрожащими пальцами, увидел клочья быстро тающей пены.

– Рус, – сказала она настойчиво, но теперь он уловил в ее требовательном голосе и глубокое сочувствие. – Ты должен выстоять. На твоих плечах очень много… слишком много!

Очень медленно его глаза открылись. Лицо оставалось страшным, постарело, но в глазах появилось осмысленное выражение. Однако в них оставался и блеск хищного зверя. Челюсти стиснулись, как капкан на медведя. В тиши скрипнули зубы. Нет уз святее племенных. Нет законов выше, чем законы племени. Многое можно понять и простить, но только не нарушителя священных законов племени.

Очень тихо велел:

– Вызвать стражу. В веси остались подвалы? Бросить в такой сруб. На закате солнца – казнить.

Буська ахнул от выхода. Выпученными, как у совенка, глазами смотрел на бледного князя.

– Княже… Это твоя жена.

– Выполняй.

– Ее все любят, – упрямо сказал Буська. – Уже все.

– Выполняй!!!

Он крикнул так страшно, что жилы вздулись на шее и на лбу. Раны открылись разом, по всему телу. Он побледнел еще больше, закусил губу, борясь с болью. Потом побледнел, грохнулся вниз лицом.

Буська и Ис мгновенно оказались рядом. Перевернули, Ис пощупала жилку на шее, та трепыхалась неровно, едва-едва. Глазами показала Буське на ковшик. Тот метнулся к братине с зельем, сам бледный как смерть, зачерпнул трясущимися руками. Когда князь начал медленно приходить в себя, Ис шепнула:

– Оставайся с ним. Я сама пойду в сруб…

– Но…

– Его нельзя оставлять одного, – сказала она строго. – А сруб я найду.

– Я не о том, – сказал он тоскливо. – Заринку жалко. Ты хорошо сделала. Но ты нарушила закон.

– Законы богов выше человечьих, – ответила она совсем тихо. – Есть непреложные законы, их нарушать нельзя. Поймешь… если доживешь до взрослости.

Она была уже у выхода, когда Буська сказал жалобно:

– Ис… а что-то сделать нельзя?

Она покачала головой. Лицо было бледным, под глазами темнели черные круги.

– Нельзя. Да и, честно говоря, мне жить уже не хочется.

Она неслышно выскользнула за полог. Рус дернулся, открыл глаза. Темное зелье пузырилось на губах. Голос был хриплым, как после долгой и страшной болезни:

– А где… где…

– Кто? – переспросил Буська. Он огляделся по сторонам. – Кто?

– Я слышал ее голос.

– Почудилось, – ответил Буська. Добавил по-взрослому: – Краденое порося в ушах пищит.

– Ее отвели в сруб?

– Она никуда не убежит, – хмуро сообщил Буська. Он смотрел исподлобья. – Сам знаешь, не убежит.

Рус опустил веки. Там блеснуло, и Буська потрясенно понял, что из глаз сурового князя выкатились слезы. Он поспешно отвернулся. Князь знает, что она не уйдет. Может быть, он даже хотел бы, чтобы ушла к своим. Может быть, даже очень хотел бы!