Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Дюма Александр

Эдуар, пойдя на эту новую и необычную для него любовную связь, хотел привнести в нее как можно больше поэзии; однако он вынужден был признаться себе, что дело это неосуществимое и что он будет счастлив, если его роману с Эрминией придет конец. Итак, случилось то, что должно было случиться: не найдя в этой женщине ничего истинного, кроме страсти, он стал презирать ее и думал теперь только о том, как бы разорвать связь, длившуюся от силы два месяца.

В канун четверга на третьей неделе великого поста Эдуар, как и во все предыдущие дни, установил доску между двумя окнами, прошел по ней, убрал, потом вновь установил, прошел и снова убрал — и все это с видом покорности судьбе.

— Завтра вы будете свободны, — сказала ему Эрминия. — В Опере последний бал, я хочу на него пойти. Я ведь увижу вас там, не правда ли?

Эдуар так долго не ходил на балы, что, словно ребенок, обрадовался дарованному ему позволению и на следующий день поехал в Оперу.

Первым к нему подошел Эдмон.

— Ну что, — спросил Эдуар, — ничего нового? Нашел квартиру?

— Нет.

— А женщину?

— Тоже нет.

— А та, что только что держала тебя под руку?

— Это Мари.

— По-прежнему непреклонна?

— По-прежнему.

— Тем лучше для тебя, с женщинами ведь не все выглядит в розовом цвете.

— У тебя сердечные огорчения?

— Нет, но, признаюсь тебе, я весьма озабочен.

— Расскажи.

— Ты проболтаешься.

— Да нет же, расскажи.

И Эдуар, уже давно испытывавший потребность поведать кому-нибудь о своих приключениях и злополучиях, принялся рассказывать Эдмону, пообещавшему все держать в секрете, о том, как познакомился с Эриннией, какие получил от нее письма, о еженощных свиданиях, о странностях ее натуры и, наконец, выложил все причины, побуждающие его разорвать связь. Эдмон слушал очень внимательно. Когда Эдуар закончил, он сказал:

— Тебе остается только одно.

— Что же?

— Уехать.

— Я думал об этом. Кстати…

— Что?

— Если хочешь, я уеду и квартиру оставлю тебе.

— Я хотел просить тебя об этом. А когда?

— Завтра же. Преимущество серьезных решений в том, что они осуществляются без промедлений. Мне всегда хотелось съездить посмотреть пирамиды. Вот я и воспользуюсь случаем.

«Я счастливейший из людей!» — подумал Эдмон.

— Ну, уговорились, — продолжал Эдуар. — Мебель я оставлю тебе, пользуйся до моего возвращения.

— Превосходно!

— Но никому ни слова?

— Будь спокоен.

— Завтра в полдень у меня.

— Я буду, прощай.

Эдуар постучался в ложу номер двадцать, где находилась Эрминия. А Эдмон в эту минуту весь искрился радостью оттого, что завладеет вожделенной квартирой.

Кто-то в домино взял его за руку. Он узнал Мари.

— Эдуар здесь? — спросила она.

— Здесь.

— Двадцатая ложа, не так ли? Я только что видела его там с женщиной.

— Может быть.

— Вы ее знаете?

— Нет.

— Назовите мне только ее имя.

— Я его не знаю.

— Вы лжете.

— Все, что я могу вам сказать, это то, что я переселяюсь в его квартиру. Если вы соблаговолите пожаловать туда…

— А куда девается он?

— Он уезжает.

— Почему?

— Ах, не спрашивайте! — ответил Эдмон тоном человека, наполовину посвященного в тайну и делающего вид, что намерен ее хранить.

— Мой Эдмондик, — ласково защебетала Мари, — ну, скажите мне почему.

— Вы слишком болтливы.

— Ну я прошу вас! Я стану вас очень любить.

— В самом деле? И вы никому не выдадите эту тайну?

— Никому, вот увидите.

И Эдмон принялся слово в слово пересказывать Мари то, что сообщил ему Эдуар.

— Вот так история! — воскликнула Мари.

— Но обо всем этом молчок!

— Можете на меня положиться. Простите, я увидела знакомого.

Под предлогом, что ей нужно с кем-то поговорить, Мари оставила Эдмона, потом покинула бальную залу и стала наблюдать в окошечко за тем, что делается в ложе номер двадцать. Эдуар был еще там, но через несколько минут он вышел. Когда его уже не было в Опере, Мари приблизилась к окошку ложи и, приподнявшись на носки и взявшись руками за проем, сказала:

— Доска по-прежнему крепка?

Эрминия резко обернулась, словно ее ужалила змея, но Мари, безумно хохоча, уже скрылась.

Эрминия немедленно уехала с бала.

А тем временем Эдуар вернулся к себе и улегся спать, чтобы назавтра встать пораньше и заняться приготовлениями к отъезду. Поутру он вышел из дому, сбегал взять место в почтовой карете до Марселя, отдал паспорт на визу, сходил за деньгами к нотариусу и в половине двенадцатого возвратился домой.