Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Ты думаешь найти убийцу здесь, в моем гинекее? – к царице постепенно возвращалось самообладание.

– Я должен обыскать весь дворец, – упрямо боднул головой галл.

– Кроме моей опочивальни, – Лаодика надменно посмотрела на начальника телохранителей. – В ней нет посторонних.

– Но… – попытался возразить галл.

– Ты забываешься, Арторикс, – царица повысила голос. – Слуга господину приказывать не волен. Проводите его, – повернула она голову к евнухам, сбежавшимся на шум и вооружившимся всем, что попалось под руку, вплоть до щипцов для углей.

Галл, стиснув до скрежета зубы, круто повернулся и, не поклонившись, как того требовал дворцовый этикет, поспешил покинуть гинекей царицы. Только в одном из переходов он дал волю гневу. Завидев в полумраке человека, пытавшегося укрыться в нише, он схватил его за руку и с такой силой рванул на себя, что тот упал.

– Ай! – вскрикнул от боли поверженный. – П-почему? За что?

Арторикс только теперь узнал царского конюшего. Из-за приоткрытой двери одной из комнат выглядывала испуганная девица, чья-то служанка.

– Блудливый пес! Взять! – зарычал взбешенный галл.

– Куда, зачем?! – возопил конюший.

– Иди, иди… – подтолкнул его кто-то из воинов. – Не то я тебя пощекочу вот этим… – он кольнул конюшего острием меча под ребро…

Около полуночи царю стало легче. Он лежал, стараясь не шевелиться. Малейшее движение вызывало нестерпимую боль во всем теле.

Возле его ложа, кроме лекаря-иудея и Паппия, собрались старые друзья и соратники: Асклепиодор, Алким, Гермайя, жрец Даипп и Моаферн, родственник Дорилая Тактика, недавно назначенный царем начальником следствия. Он был еще совсем молод, и покушение на владыку Понта потрясло его до глубины души.

– Иорам… – царь нашел глазами лекаря. – Сколько…

«Мне осталось жить», – понял недосказанное Иорам бен Шамах и в отчаянии склонил голову.

– Говори… правду… – гримаса боли исказила восково-бледное лицо царя. – Не нужно… – остановил Паппия – тот хотел напоить его успокаивающим отваром трав.

– Все в воле богов… – попытался уклониться от ответа лекарь; но, встретив жесткий, требовательный взгляд царя, со стоном молвил: – Недолго. Противоядия нет.

– Спасибо. Ты никогда не кривил душой… – Митридат Евергет перевел взгляд на Даиппа, искоса, с неодобрением, следившего за хлопотами Иорама бен Шамаха.

Главный жрец храма богини Ма недолюбливал лекаря-иудея. Сикофанты[110] не раз доносили ему про тайные сборища в доме Иорама бен Шамаха. Но проникнуть внутрь они не могли. Даипп подозревал иудея в идолопоклонстве. В Понте к различным верованиям относились терпимо, но не настолько, чтобы позволить нанести ущерб храмовой казне, куда шли щедрые дары и пожертвования почитателей богини Ма. Только высокий пост иудея и дружеское расположение к нему царя сдерживали Даиппа от жестоких мер к участникам ночных сборищ и самому Иораму бен Шамаху.

– Даипп… – прошептал царь. – Позови Лаодику… И моего логографа… Завещание… – мутная волна дурноты подступила к горлу, и он, крепко стиснув зубы, закрыл глаза…

Едва Арторикс вышел из гинекея, царица поторопилась захлопнуть дверь и закрыть ее на засов. В опочивальне было темно; только факелы стражи, окружившей дворец, бросали сквозь окна неверные колеблющиеся пятна оранжево-красного цвета на пушистые белые ковры из шерсти горных козлов. Лаодика долго стояла в полной неподвижности, прислонившись спиной к двери, а затем упала на пол и забилась в беззвучных рыданиях.

Чья-то темная фигура выскользнула из смежной комнаты и на цыпочках двинулась к выходу из опочивальни. Свет факелов на мгновение высветил лицо Клеона и серебристую полоску короткого клинка в его руке. Он подошел к двери, приложил к ней ухо, прислушался. Затем, облегченно вздохнув, вложил меч в ножны и склонился над царицей.

– Все обошлось, моя несравненная… – прошептал он дрожащим голосом. – Успокойся. Ты теперь единственная владычица Понта. Больше никто не осмелится тебе перечить. Любое твое желание станет для всех законом.

– Митридат… Муж мой… – тело Лаодики сотрясала крупная дрожь. – Мой повелитель… умирает… Ты! – она вдруг изогнулась как дикая кошка и впилась ногтями в шею Клеона. – Ты убил его! Будь проклят тот день, когда я тебя встретила!

Клеон в испуге отскочил, а затем упал на колени и зажал ладонью рот царицы. Полузадушенная Лаодика кусалась, царапалась, но, наконец, силы оставили ее и она потеряла сознание.