Сын Портоса - Дюма Александр

— Я ничего не знаю о ваших долгах…

— А о чем вы вообще в таком случае знаете, клянусь рогами Вельзевула? Когда я подходил, вы не показались мне косноязычным, так как болтали с моими солдатами, точно стая соек.

Жоэль сделал над собой усилие, чтобы сдержать раздражение, которое, несмотря на все благоразумие, вызывало у него подобное обращение. Он кратко изложил грубому солдафону то, что хотел от него узнать.

— Атос, Портос и Арамис? — проворчал капрал, раздраженно дергая себя за усы. — Да, я помню их всех. Атос был большой аристократ, граф чего-то там — не помню названия — который затмевал нас своими величавыми манерами, что не помешало ему подохнуть, как старому псу, в его замке в Блуа.

— А двое других?

— Арамис и Портос? Арамис был священником, иногда рядившимся в мушкетерский плащ, а Портос — великаном и обжорой…

— Черт возьми! — выпалил молодой человек; его голос дрогнул, из закушенной губы потекла струйка крови. — Вы не слишком снисходительны к вашим старым товарищам по оружию.

— Еще чего захотели! — прорычал ветеран с отвратительной злобой. — Им доставались все лакомые кусочки, покуда я ржавел в нижнем чине, затягивая пояс до предела, чтобы сэкономить на ежедневные кусок хлеба и глоток вина.

— Но что сталось с этими Арамисом и Портосом?

— Арамис сделался епископом, а Портос — бароном, но на королевские милости они ответили мятежом и неблагодарностью.

— Что вы имеете в виду?

— То, что епископ ваннский и барон дю Валлон были замешаны вместе с Фуке в заговоре, приведшем к аресту министра. Они и были теми двумя главарями, которые защищали Бель-Иль от королевских войск и ускользнули во время атаки. Я видел приговор, осуждавший на смерть эту пару за государственную измену.

Жоэль побелел сильнее, чем воротник его рубашки, в глазах его сверкнула молния, встревожившая наблюдавших, а с дрожащих губ сорвался негодующий протест:

— Портос — изменник? Это невозможно! Вы лжете!

Брежи ответил на это бешеным ревом. Жилы на его лбу напряглись, словно струны, широкая физиономия из красной сделалась фиолетовой, а рука стиснула эфес шпаги. Жоэль также схватился за оружие, но Шампаньяк и Эскриво бросились между ними.

— Господа, опомнитесь! Вы обнажаете шпаги перед королевской резиденцией!

Капрал вложил в ножны наполовину извлеченное лезвие и, шагнув вперед, проговорил с плохо сдерживаемым гневом:

— Молодой человек, вы произнесли слова, делающие вас равным мне по возрасту.

— Я сознаю последствия своих слов, — ответил Жоэль, — и готов за них отвечать.

В этот момент на колокольне пробило три часа. Четверо швейцарских гвардейцев с их капралом подошли сменить мушкетеров. После сообщения пароля и смены караула капрал мушкетеров обратился к двум своим часовым:

— Господа д'Эрикур и де Гас, идите в караульную и оставьте там ваши мушкеты, после чего присоединитесь к нам в лесу. Этот незнакомец и я намерены совершить прогулку для укрепления здоровья. — Произнося последнее слово, он показал крепкие зубы в тигриной усмешке. — Господа д'Эскриво и де Шампаньяк также пойдут с нами. Каждый пойдет сам по себе, чтобы не привлекать внимания. Встретимся на перекрестке у дуба святого Фиакра.

Оба дуэлянта зашагали под тенью деревьев, такой благодатной в этот жаркий день. Мушкетер снял шляпу и напевал старый походный марш. На лбу его выступил пот. Говорят, что идущие на смерть видят перед собой события их прошлой жизни, подобно панораме. Глазам Жоэля представились Гробница гиганта, шпага, которую он теперь носил, торчащая из поросшей мхом почвы, и умирающая мать. На лице его застыло суровое выражение, ему казалось, что он слышит шепот Корантины:

«Защищай честь своего отца!»

— Мы прибыли — это конец вашего путешествия, — многозначительно произнес Брежи.

От поляны, покрытой травой, расходилось несколько дорог, подобно лучам звезды. В центре рос старый дуб, увитый плющом и поросший лишайником, в дупле которого стояла статуя святого Фиакра — покровителя садоводов.

— Мы можем начать, когда хотите, — с нетерпением отозвался бретонец.

— Спокойнее, мой мальчик, — усмехнулся капрал. — Мы должны подождать наших секундантов — я не хочу прослыть пожирателем детей, наподобие людоеда из баллад уличных певцов.

Вскоре подошли четверо мушкетеров — каждый с разной тропинки.