О доблестном рыцаре Гае Гисборне - Никитин Юрий Александрович

Суд обычно собирается под открытым небом, истцы сидят на скамьях вокруг стола во главе с бейлифом, дела разбирались незначительные: небольшие долги, жалобы на увечье скота, личные оскорбления и ссоры. Более серьезные преступления, такие, как воровство или убийство, раньше передавались шерифом или коронером в королевские суды, но принц Джон ясно дал понять, что ждет от него быстрых и решительных мер по тушению пожара, так что передавать такие дела в Лондон, вместо того чтобы решать на месте, – это подбрасывать в огонь сухой соломки.

Дарси Такерд настолько страшился быть изгнанным из оруженосцев, что в самом деле пытался угадывать мысли шерифа и бросаться их выполнять раньше, чем тот скажет слово.

Беннет и Аустин помыкали им еще больше, но тот сносил все молча и терпеливо, наконец Гай сказал с неудовольствием:

– Знаете ли, он должен научиться не только полы мыть. Беннет, ты учи в свободное время воинским приемам, а ты, Аустин, следи, чтобы он каждое утро бегал вокруг замка с мешком камней на плечах.

Аустин кивнул.

– Уже слежу! И каждый день добавляю в мешок по камешку. Ма-а-аленькому!

– Знаю я твои маленькие, – сказал Гай. – То-то он к вечеру едва ноги волочит!

– Трудно в обученье, – заявил Аустин важно, – легче в сражении.

– Хорошо-хорошо, – сказал Гай, – но не перегибай! Барон из него собутыльника готовил, а вы хотите за пару недель обучить его всему на свете?

Днем он объезжал владения и нещадно карал разбойников, вешал воров, терпеливо учил население сел и деревень защищаться самим, шериф не всегда везде успеет, а вечерами садился за книги, что привез Хильд, и погружался в чтение.

«Вероломство греков, представляющих православную ветвь христианства, вошло в поговорку, ибо не было случая, чтобы православные не предали католиков. Когда Саладин с помощью предательства православных жителей Иерусалима сумел захватить этот город, император Византии Исаак II направил к мусульманскому властелину поздравления по этому поводу и заверил в своей полной поддержке против католиков. Он просил за то, что православные открыли ворота Иерусалима Саладину, все католические храмы передать православным, а католиков убить.

Когда папа римский призвал к Крестовому походу и Фридрих Барбаросса попросил у православного императора Исаака II позволения на проход по византийским владениям на пути в Святую Землю и права закупать провизию для своих отрядов, Исаак дал согласие и тут же отправил гонцов к Саладину, полный желания задержать и уничтожить армию крестоносцев-католиков.

Саладин тут же призвал мусульман к борьбе против крестоносцев, назвав их лающими псами и безумцами.

Послов Барбароссы в Константинополе схватили и швырнули в тюрьму, где били, унижали и морили голодом. Их великолепных коней подарили послам Саладина, те в насмешку гарцевали перед окнами тюрьмы и выкрикивали оскорбления в адрес католиков. Патриарх Константинопольский в праздничные дни в речах к народу называл паломников-католиков псами и говорил, что любого православного, обвиненного в убийстве десяти людей, если он убьет сотню католиков, от прежнего обвинения в убийствах и от всех его грехов освободит.

Барбаросса, узнав об измене, пришел в ярость и просил у папы дозволения на Крестовый поход против Восточной империи по причине ее предательства и союза с мусульманами, однако папа такой поход запретил.

Посол от православного императора прибыл к Саладину с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков. Он предлагал от имени императора объединиться, но действовать не с той беспечностью, с какой выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть, пока позиция крестоносцев не стала действительно опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Император сообщил, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости разрешить им пройти, поэтому настойчиво предлагает заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест.

«Мусульмане Багдада, – читал Гай дальше, – воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну. «Значит, ты не боишься кары Аллаха, – кричали они султану, – ты допускаешь, чтобы император Восточного Рима с большим рвением выступал за ислам, чем ты?»

Хильд ахнул, увидев всегда сурового, невозмутимого, как он считал, крестоносца с красными воспаленными глазами и блестящими полосками слез на щеках.

– Мой господин, – вскричал он, – случилось что?

Гай покачал головой, лицо было таким страшным, что Хильд отшатнулся, но, осенив себя крестным знамением, приблизился и сказал настойчиво:

– Господин, что бы ни случилось, Господь милостив… и он отплатит за наши слезы. Что с вами?

Он проследил за взглядом крестоносца, тот отодвинул толстый том хроники «Историй деяний в заморских странах» архиепископа и хрониста Гийома Тирского.

– Ох, ваша милость, – проговорил он с жалостью, – мне жаль, что я вам и такую книгу принес…

– Она нужна, – сказал Гай страстным голосом, – чтобы мы такое не забывали… И не прощали!

– Господь сказал, – возразил Хильд, – не мстить самим, а оставить мщение Ему!

– Но помочь Ему мы можем, – хрипло сказал Гай. – У меня там страшной смертью погибли отец и два брата, они были в посольстве, а также их семьи… У Тенгеля, старшего брата, была чудесная жена из местных и трое просто волшебных детишек…

Хильд вздохнул, покосился на раскрытую книгу, и взгляд его невольно побежал по строкам хроники:

«…многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли, вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и… буйствуя, перебили мечами.

Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали латиняне, и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.