О доблестном рыцаре Гае Гисборне - Никитин Юрий Александрович

Гай повернул голову, стена расписана довольно искусно. Высокий, красивый, с пышными черными кудрями человек в длинной хламиде что-то говорит страстно, судя по его лицу, и огромная толпа ловит каждое слово с восторгом. Судя по знакомым барханам из песка и чахлым кустарникам, это те места, где он недавно сражался с сарацинами.

– Моисей? – спросил он. – Ведет народ в Палестину?

Принц кивнул.

– Да, нарисовано это. Но так ли было на самом деле?

Гай спросил настороженно:

– А что не так?

Принц поморщился.

– Моисей был настолько косноязычен, что никто его не мог понять, кроме родного брата Аарона, да и тот понимал через пень-колоду. И когда Господь призвал Моисея нести народу новые заповеди, тот взмолился: «Господи, я косноязычен, как смогу?» И Господь ответил: «Возьми с собой брата Аарона, он растолкует твои слова, они же и мои». С того дня Аарон не отходил от Моисея, а Моисей говорил ему, а не народу!.. А на этих картинах красавец Моисей говорит громким и чистым голосом, вон его слушают внимательно даже в дальних рядах, приглядитесь!

Гай посмотрел, двинул плечами.

– Ну… это же художники… они знают, что рисуют.

Принц сказал раздраженно:

– Вас что, и Библия не убедит?

Гай ответил твердо:

– Я чту Библию и все, что в ней написано, но Моисей не мог быть косноязычным!.. Простите, ваше высочество, но вас обманули. Это бред какой-то! Моисей и вдруг – косноязычие! Это наверняка был сильный и могучий полководец с сильным голосом, которым перекрывал грохот битвы, и каждое слово Моисея слышали на любом конце поля сражений!

Принц смотрел с бессильной злостью, потом взгляд внезапно погас, руки опустились.

– Ну вот, – сказал он жутко обыденно, – это и пугает. Вот почему этот безмозглый… силач считается в народе образцом всех добродетелей? А вы народ, сэр Гай, увы. И, боюсь, таким мой брат останется в истории, летописях и легендах. Вы только что, сэр Гай, подтвердили это свойство людских характеров. Довольно подленькое свойство… я нисколько не хочу вас обидеть, но, увы, это так. Король Ричард не знает ни слова по-английски, презирает этот народ и страну, бывает здесь наездами, а все время проводит в любимой им Франции… но насколько он популярен!

Гай сказал с достоинством:

– Он великий рыцарь! И нет в мире другого такого воина.

Принц прошипел сквозь зубы:

– Ну да, а как же… Простой народ обожает силачей. А мой брат – богатырь. Даже среди сильнейших рыцарей выделяется ростом, статью, шириной плеч, толстыми руками. Да знаю я, знаю, никто и никогда еще не мог выбить его из седла в поединке! Это стало легендой и пересказывается всеми с восторгом.

– Но это так, – ответил Гай с недоумением. – Не понимаю, что здесь, по-вашему…

Принц сказал с сильнейшей горечью в голосе:

– Я все время веду переговоры об освобождении моего брата, а меня упрекают, что я нарочито их затягиваю!

Гай произнес сдержанно:

– Ваше высочество, людей можно понять.

– В чем?

– Король в заключении, – напомнил Гай, – и чем дольше он там пробудет, тем дольше вы сможете сидеть на его троне.

Принц несколько мгновений смотрел на него бешеными глазами. Гай подумал с содроганием, что тот так ужасающе похож на царственного брата, однако если тот всегда давал волю своему гневу, то этот умеет себя смирять, и не поймешь, что хуже.

– Знаете, шериф, – произнес принц сквозь зубы, – за что я вас ненавижу?

– Надеюсь, ваше высочество, за мои лучшие качества.

– Вы непроходимо тупы, – сказал принц с ожесточением. – Король, пока был на свободе, бросался с топором на сарацин и не вспоминал об Англии. И каждый день его могли убить, что освободило бы мне трон!.. А вот в плену он вспомнил об Англии, но как вспомнил?.. Велел всем налогоплательщикам Англии представить четверть своих средств для его выкупа! Как вам это?

Гай охнул:

– Ваше высочество!.. Крестьяне и так разорены!.. Даже поля засевать нечем. И без этого грядет великий голод, могут взбунтоваться и самые законопослушные.

Принц спросил язвительно:

– Что, вам уже расхотелось выкупать короля?

– Нет, – ответил Гай горячо, – но как-то иначе…

– Как? – спросил принц.

Гай спросил осторожно:

– А если иудеев обложить добавочным налогом?

– А повод?

– Ну, повод… можно и придумать.

Принц посмотрел на него остро:

– А как насчет равной справедливости для всех? Вы, сэр Гай, беретесь написать указ насчет утеснения в правах саксов, датчан, норманнов или иудеев?.. Выбирайте любой народ, а я подпишу и поставлю печать.

Гай поежился, покачал головой.

– Нет.

– Ага, – сказал принц с горьким сарказмом, – а я, значит, могу? Я такая преподлейшая свинья, что мне ничего не стоит нарушать основополагающие законы, что ввел еще Вильгельм и расширил наш отец? И вообще жру младенцев на завтрак?

– Ваше высочество…

– Ага, попятились… Так что, сэр Гай, нам ничего другого не остается, кроме как снова попытаться обобрать народ еще сильнее. И выслушивать проклятия в свой адрес. Обобрать всех, как саксов, так и норманнов с иудеями и датчанами. Потому я и вызвал вас, чтобы велеть, если понадобится, уставить виселицами площади всех городов, а ветви всех деревьев графства украсить повешенными разбойниками!

– Ваше высочество, – вскрикнул Гай устрашенно, – но это же преступление…

– Малой кровью предотвратить большую, – отрезал принц, – не преступление! И Господь нас простит.

Наутро Гай выехал в Ноттингем, где, как и предполагал, места себе не находили, пытаясь понять, зачем шерифа вызвали и вернется ли.

– Со мной все в порядке, – бросил он громко, как только проехал ворота, и добавил уже тихо: – Но с Англией – нет.

Из Лондона уже не с каждым месяцем, а буквально с каждым днем слухи докатываются все тревожнее. Перемирие между могущественным канцлером, облеченным самим королем Ричардом неограниченной властью на время своего отсутствия, и принцем Джоном истончается на глазах, так как принц тихой сапой умел находить сторонников, союзников и ловко завязывать дружбу с недавними противниками.

В Англию из Франции вернулся сводный брат короля Джеффри, чтобы стать архиепископом Йоркским, однако всемогущему канцлеру это не понравилось, и как только Джеффри высадился в Дувре, его схватили люди канцлера и швырнули в Тауэр.

Правда, через пару недель, дав убедиться бедному Джефри, кто в Англии обладает реальной силой, канцлер смилостивился и выпустил его, тот прибыл спешно ко двору, но не переставал жаловаться на канцлера и постепенно находил понимание и сочувствие.

Принц Джон, умело играя на оскорбленном самолюбии лордов, да не смеет епископ бросать в подземную тюрьму брата короля, пусть и сводного, сумел собрать отряды вооруженных сторонников и начал методично ставить свою охрану у важных мест и зданий Лондона, запрещая под разными предлогами людям Лонгчампа заходить в арсенал, дескать, епископ должен заниматься духовными делами, а не вооружением. А также загородил своими отрядами мосты, и люди Лонгчампа должны были испрашивать у принца Джона разрешение.