Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

– Добыть знамя! – велел Засядько. – Добыть непременно!

Завязалась жестокая схватка, ятаганы высекали искры о трехгранные штыки. Ругань перемежалась с криками боли, ярости. Засядько успевал обозревать все покрытое дымом поле боя, шпага его была в готовности, но сам в схватки не ввязывался, ограничивался тем, что отражал налетавших на него то ли сослепу в дыму, то ли в надежде убить офицера противника.

С востока орудия гремели все слабее. Он прислушался, еще не веря. Оттуда должны были пойти новые турецкие части. Но то ли войска уже выдохлись, то ли великий визирь решил не рисковать – подкрепления передовым частям все еще не было.

– Вперед! – закричал он страшно и весело. – Захватим их позиции!

Знаменосца защищали уже только трое, Засядько бросился к ним, шпага заблистала как молния. Рядом блеснули штыки, Засядько выдернул из падающего тела залитую кровью шпагу, подхватил турецкое знамя.

– Вперед, вперед! – торопил он. – Пока они не опомнились!

На плечах последних отступающих ворвались на вражескую батарею. Засядько, оставив знамя, принялся спешно разворачивать пушку в обратную сторону. Кое-где еще кипели схватки, гренадеры люто дрались штыками и прикладами, а затем как муравьи облепляли орудия, разворачивали на восток.

Он был так поглощен, что почти не услышал выстрела. Пуля разорвала ему мундир на боку, и он лишь поморщился, а когда дошло, что случилось, круто развернулся, шарил зло прищуренными глазами. Пуля пришла сзади!

Еще раз оглядел поле. Последние гренадеры бежали через покрытое убитыми поле. Ни одного турка не было в поле зрения. Стрелял кто-то из своих?

Орудия спешно подготовили к стрельбе. Пушкари складывали горками ядра, когда прискакали гонцы с сообщением, что турецкие войска отступили за реку.

Засядько проводил своих раненых солдат в лазарет, с горечью видел, что его батальон сократился почти на треть. Один солдат, совсем молодой, хрипел и хватался окровавленными руками за живот. Священник переглянулся с хирургом, поднес к лицу раненого распятие:

– Сын мой! Знаешь ли ты, кто здесь на кресте?

Лицо солдата было покрыто крупными каплями пота. Он прохрипел:

– Куда меня принесли? Тут кишки выворотило шрапнелью, а этому дурню приспичило поиграть со мной в загадки…

Священник отшатнулся, не понимал. Засядько бросил раздраженно:

– Святой отец, кроме Христа, есть и другие боги!

В глазах священника был ужас. Как у солдата русской армии может быть другой бог, окромя Христа? Да не просто Христа, язвительно добавил Засядько, правда, мысленно, а только того из всех, которого признает именно его церковь.

– Он не знает… Христа?

– В наших войсках не только русские, – сухо напомнил Засядько. – Татары не все приняли веру Христа. Ну и что? Своими саблями и жизнями так же укрепляют Российскую империю, как и мужики из Московской губернии…

– Христа должны знать все!

– Тогда уж и Мухаммеда, – бросил он, но мысли были далеки от теологического спора с малограмотным священником.

Была ли случайной пуля? Или все-таки кто-то стрелял в спину?

Пули и холодное оружие продолжали щадить его. Лишь в битве при Рущуке он был ранен в колено левой ноги, но остался в строю и проявил такой героизм, что командование было вынуждено отметить его подвиг алмазными знаками к ордену Анны II степени. Кутузов, вручая ему награду, заявил: «Сам знаю, что мало за ваши деяния. Но у вас, батенька, орденов и отличий и так больше, чем у кого-либо из ваших сверстников во всей армии».

Засядько почтительно принял награду, на лице его было только благоговение, но мозг лихорадочно работал. Пуля снова пришла из того места, где не было неприятеля!

Вскоре Александру выпало военное счастье первым вступить в бой, когда великий визирь во главе семидесятитысячного войска решил перейти Дунай. В ночь с 8-го на 9 сентября турецкие войска начали переправу мили на полторы выше Рущука. Авангард русских войск был оттеснен, турки захватили русское знамя, которое сразу же отослали в сераль султану. Великий визирь сам перешел реку с главной частью армии численностью в 36 тысяч человек. На правом берегу осталось 30 тысяч, которые угрожали Рущуку и Силистрии.

Засядько усилил подготовку батальона, выписал для ружей добавочные боеприпасы. Он уже видел, что может получиться из такой расстановки сил.

12 октября саперы навели мост в четырех милях выше Слободзеи, и в ночь с 13-го на 14-е Засядько во главе батальона первым переправился на левый берег Дуная. За ним последовало еще около семи тысяч закаленных солдат. Засядько принял командование и повел войско в атаку. Они прорвали слишком растянутую линию обороны, овладели лагерем, всеми припасами великого визиря.

Во время боя кто-то из русских офицеров крикнул Александру:

– Семь тысяч против тридцати! Не думал, что такое удастся. Поздравляю!

Засядько узнал капитана Паскевича, земляка из Полтавы, тот командовал соседним батальоном.

– У нас ведь регулярная армия, – ответил Александр, отклоняя поздравления.

—А у турок?

– У них пока отваги больше, чем дисциплины.

С правого берега донесся гром канонады. Это Кутузов атаковал войско великого визиря. Отрезанные от линии отступления, турки оказались в отчаянном положении…

– Война кончилась! – заявил Засядько, возвратившись в лагерь.

– Ты что? – изумился Паскевич. – Мы только начали добиваться успехов!

– Нам нужен мир во что бы то ни стало. Вот-вот грянет война с Бонапартом. Мы готовы заключить мир на любых условиях, только бы высвободить армии…

Паскевичу вскоре пришлось убедиться в правоте товарища. Начались долгие изнурительные переговоры, в результате которых Россия приобретала Бессарабию с границей по Пруту – неважное вознаграждение за шестилетнюю кампанию! – и возвращала Порте всю территорию, захваченную у турок в Азии.

Через три недели Александр Засядько принял первый бой с авангардными частями армии Наполеона. Маршал Даву отбросил корпус Багратиона, в составе которого находился батальон Засядько, к Смоленску.

Из-за отсутствия правильной организации интендантства, невозможной при таких огромных расстояниях и плохих дорогах, солдаты наполеоновской армии приучились жить за счет побежденной стороны, занимаясь мародерством. Так как большинство мародеров, особенно из числа солдат иностранных легионов, превращались в дезертиров, то ряды наполеоновских войск стали редеть. 29 и 30 июня разразились грозы. Дожди испортили дороги, пало несколько тысяч лошадей, в результате этого французам не удалось настигнуть русских при отступлении.