Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

Нервную болезнь его объясняли также продолжавшейся тридцать четыре года узурпацией трона, которую Екатерина осуществляла в ущерб прямому наследнику престола, взаимной антипатией и недоверием между матерью и сыном, а также господством фаворитов, дерзких и надменных по отношению к Павлу. Стараясь понять смысл действий Павла I, Засядько иногда говорил себе: «Или тайны высшей политики все еще недоступны мне, или же наш царь просто дурак и противоречит самому себе».

Однажды пронеслась весть о государственном перевороте. Сначала слухи были весьма неопределенными, затем облеклись в более достоверную форму. В заговор против Павла вошли сыновья тех, кто был в заговоре против его отца: Панин и Талызин, фавориты его матери – три брата Зубовы, лифляндский барон Пален и ганноверец Беннигсен. В ночь с 11-го на 12 марта 1801 года заговорщики проникли в Михайловский замок, где Павел жил как в крепости. Утром, после его убийства, Пален пришел к Александру и сказал: «Довольно ребячиться, ступайте царствовать!»

Еще стало известно, что второй сын Павла I, великий князь Константин, твердо заявил: «После того, что произошло, мой брат может царствовать, если ему угодно, но если престол когда-либо перейдет ко мне, я его не приму».

Пока другие офицеры полка проводили время в пирушках, Засядько тщательно анализировал сложившуюся обстановку в Российской империи. Он знал, что воспитателем будущего императора Александра и его брата – великого князя Константина – был полковник Лагарп, республиканец из Ваадского кантона, который старался дать обоим великим князьям демократическое воспитание. Что же предпримет самодержавный император, которому едва исполнилось двадцать четыре года?

В первые месяцы своего царствования Александр I уни­чтожал все то, что сделал отец. Объявил амнистию, вернул сосланных, разрешил крестьянам брать лес из казенных угодий, освободил священников от телесных наказаний, разрешил выезд из России и ввоз из Европы книг. Типографии, запечатанные в июне 1800 года, были вновь открыты. Уже не запрещалось одеваться по западной моде – носить длинные панталоны, круглые шляпы, пышные галстуки, которые Павел преследовал как признаки якобинства.

Офицеры славили нового императора и пили за его здоровье, ибо Александр I отменил еще и напудренные косы.

Особым указом запрещалось продавать крестьян без земли, крестьянам разрешалось вступать в брак без согласия помещика, помещик мог наказывать крестьянина не больше чем пятнадцатью палочными ударами. Это было обнадеживающее начало, но… и эта мера оказалась призрачной. Помещики продолжали продавать крепостных даже в столице, женили крестьян против их желания и без счета наказывали палочными ударами прямо под окнами царского дворца.

В один из дней Александр Засядько получил письмо от отца, который велел ему срочно съездить в Соловецкий монастырь. Новый император России освободил из заключения и Петра Калнышевского, последнего кошевого Запорожской Сечи. Его вместе с казацкой старшиной взяли в плен и увезли еще 6 июля 1775 года, когда царские войска заняли и разрушили Сечь.

Подъезжая к монастырю, Засядько старался высчитать возраст Калнышевского. Он помнил рассказы деда о славных украинских рыцарях, о боевых подвигах запорожцев, совершавших набеги на турецкие берега. Петро Калнышевский уже тогда был кошевым атаманом…

Суровый монах, который открыл в воротах крошечную калитку, ответил ошеломленному Александру, что заключенному Калнышевскому недавно исполнилось… сто десять лет! Последние четверть века он находился в глубокой земляной яме, куда был брошен по указанию всемилостивейшей императрицы Екатерины II. Сейчас он получил свободу, однако возвращаться на родину почему-то не желает.

Сто десять лет! Александр был потрясен. В голове не укладывалась такая цифра. Он прожил всего двадцать два года, а уже был свидетелем и участником стольких событий. Как же выглядит этот старец?

– Вас проводить или пойдете сами? – спросил монах неприветливо.

– Сам, – ответил Засядько. – Укажите, в какую сторону идти.

– Прямо по тропинке. Никуда не сворачивайте.

Засядько поблагодарил и быстро зашагал в указанном направлении. Дорожка вела к морю, оттуда тянуло пронзительной свежестью. Над головой носились и кричали чайки. У самой воды спиной к нему сидел на камне человек. Засядько почувствовал, что у него от волнения замирает сердце. Перед ним был гигант. Он никогда еще не видел таких широких плеч и такой мускулистой спины.

– Кошевой… —прошептал Александр.

Сидевший на камне повернулся, поднялся. Засядько невольно отступил на шаг, чтобы смотреть в лицо старому запорожцу, не особенно задирая голову. У Калнышевского было суровое аскетическое лицо, иссеченное шрамами. Глаза смотрели пристально, мохнатые брови грозно сдвинулись на переносице. Грудь атамана была так широка, словно он носил под рубашкой латы, а руки напоминали могучие узловатые ветви дуба.

– Кто ты? – спросил Калнышевский резко.

Голос его прозвучал как удар грома. «Господи, – промелькнуло в голове Александра, – неужели на земле есть еще такие богатыри?»

– Я Александр Засядько, – ответил он торопливо. – Сын твоего главного гармаша Дмитра. Отец велел спросить: когда ты вернешься? Все уже знают, что новый царь освободил тебя.

Калнышевский хмуро взглянул на рослого юношу в мундире офицера российской армии и медленно отвернулся. Александр, ощущая непривычную робость, сделал было шаг, чтобы обойти кошевого и стать с ним опять лицом к лицу, но не решился. От фигуры Калнышевского веяло необычной силой и властностью.

– Надо возвращаться, – повторил Александр тихо.

Калнышевский отрицательно качнул головой и сел. Он сидел не поворачиваясь и глядя в одну сторону.

– Отец велел передать тебе фруктов, – снова заговорил Александр, чувствуя, что его голос начинает дрожать, не в состоянии пробить броню молчания кошевого. – Я купил у торговцев даже заморских…

– Можешь оставить, – ответил Калнышевский, – но мне они не понадобятся.

– Но почему? – удивился Александр.

– Я двадцать пять лет сидел в земляной яме, – ответил Калнышевский глухо. – Питался тухлым мясом и гнилой репой. Да, теперь я могу уйти. Но не уйду. Так и скажи отцу. Он поймет. Скажи: и пойманный лев – еще лев!

Александр не осмелился перечить и тихонько попятился. Затем, повинуясь внезапному импульсу, повернулся:

– Скажи, есть ли смысл держать в руке пистоль и саблю? Может, правы те, кто уходит в пещеры, в леса, пустыни? Среди моих пращуров были священники, были монахи…

– Я знавал их, – ответил Калнышевский. Он смотрел в упор, глаза были как у большого орла. – Ты хочешь уйти в монастырь?