Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

Он наклонил голову:

– Я помню одного хитрого пронырливого поросенка, что ухитрялся не раз оказываться в разгаре сражения. А однажды он принес мне даже обед…

Она улыбнулась, ее лучистые глаза засияли как звезды:

– О, вы помните! Но тогда я уже не была поросенком. Так, маленькой свинюшкой. Разве что раньше, когда вы спасли нас из рук турок… или даже еще раньше, когда вырвали из лап разбойников…

Он удивился:

– Неужели и это помните?

– Я помню, Александр Дмитриевич, – сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. – Я помню свое детское обещание… которое… Господи, что я говорю!.. которое я мечтаю сдержать…

Ее нежное лицо залил жаркий румянец. Подружка непонимающе смотрела то на нее, то на статного молодого офицера с генеральскими знаками отличия. Женщины хранили каменное молчание. Они выполняли свою работу, не оставляли юных женщин с мужчинами наедине, но и только.

– Оля, – сказал он внезапно охрипшим голосом, – вы были совсем ребенком.

– Александр Дмитриевич, – она чуть справилась со смущением, но румянец залил уже и нежную шею, перетекал в глубокий вырез на платье, – а разве вы не помните, что вы тоже что-то обещали?..

Он видел, с каким трудом она свернула разговор к шутке, но все же именно к той шутке, которая не уводила ее от прежней линии.

– Гм… Припоминаю, я видел вас с голой попкой… Даже держал вас в руках. Вы были очаровательным ребенком…

– Это не важно, какой я была, – прервала она, в ее серых глазах блистали веселые искры, но там было и нечто еще, более настойчивое и тревожащее. – Вы держали меня в руках, совершенно обнаженную! И тогда, будучи благородным человеком, вы пообещали на мне жениться, раз уж застали меня в таком компрометирующем виде!.. А теперь, похоже, вы пытаетесь отказаться от своего слова?

Подружка весело рассмеялась, заулыбались даже пожилые женщины. Вот оно что! Ольга Грессер просто повстречала старого знакомого, даже старого друга семьи, судя по разговору, и теперь просто шутит, острит, дурачится, что естественно в такой теплый день, под синим безоблачным небом, в трех шагах от морских волн, что с ласковым ропотом накатывают на берег.

Александр натянуто улыбался. Почему-то веселый и непринужденный разговор не получался. Как и у нее, теперь она жутко краснела, с большим усилием заставляла себя смотреть ему в глаза. Это уже был не ребенок, с которым он мог говорить хоть строго, хоть насмешливо.

– Александр Дмитриевич, – сказала она игриво-веселым голоском, в котором он уловил напряжение, – я вот уже семнадцать лет жду, когда вы свое обещание выполните! За последние два года мне пришлось отклонить восемь предложений руки и сердца.

– Господи, – вырвалось у него, – сколько же вам сейчас?

– Двадцать, – ответила она, глядя ему в глаза. – В моем возрасте почти все мои подруги уже замужем, многие имеют детей. А то и не по одному! А я все жду.

Она преувеличенно горестно вздохнула, потому что лица подруги и женщин начинали вытягиваться. Шутка затягивалась, в ней начинало проскальзывать что-то странное.

Он ощутил, что как-то надо перевести разговор на другое:

– Ваши родители в Одессе?

– Да, они наконец-то последовали вашему совету. В России курорты оказались не хуже, к тому же здесь не стреляют. Все войны Россия ведет на чужих землях.

– Да, это так… А что это у вас в руках за книга? Судя по количеству ослиных ушей, что вы загнули, читаете ее усердно.

Оля показала переплет книги, продолжая смотреть на Александра во все глаза. Это была поэма «Полтава» петербургского поэта Александра Пушкина.

– Война со шведами, – сказал он удивленно. – Впервые вижу девушку, интересующуюся битвами…

– Битвы? – удивилась она. – Здесь есть и битвы? Я их как-то не заметила.

Он чувствовал себя озадаченным:

– А что там еще?

– О, главного вы и не заметили… Ох, какими бедными Господь сотворил мужчин!

Наконец подружка увлекла ее за собой. Пройдя несколько шагов, Оля обернулась и крикнула:

– Приходите в субботу к губернатору! На кавалькаду к морю!

Подруга сердито дернула ее, и они побежали по залитому солнцем бульвару. Засядько прислонился к парапету, на мгновение закрыл глаза, словно воскрешая прошлое, с которым встретился через двадцать лет. Весна в образе Оли, поэма о Полтавской битве…

Что она в ней нашла, кроме описания сражений? И вдруг почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, словно гимназисту на первом свидании. В памяти воскресли целые страницы, которые он пропускал, не вникая в содержание.

Любовь красавицы Марии к гетману Мазепе! Мария, отвергшая любовь молодых красавцев из знатных семей, полюбила гетмана Мазепу, сурового и опытного воина, который был старше ее втрое…

Он расстегнул воротник, но легче не стало. Сердце впервые вышло из-под контроля и продолжало гнать жаркую кровь в голову. В небе кричали чайки, солнце посылало горячие, как раскаленные ядра, лучи. Даже ветер с моря не приносил прохлады.

Он ощутил, что железная воля, которая все предыдущие годы не изменяла ему, впервые пошатнулась. Нахлынули странные, никогда ранее не испытываемые чувства, закружили голову, привели в смятение. Стальной стержень, на котором держалась вся его жизнь, вдруг начал плавиться, словно восковой.

Потрясенный, он снова и снова воскрешал образ девушки. Она уходила, юная, легкая, как утренний луч, который скользит по траве, не тревожа ее. Девичий силуэт четко выделялся на синем небе, а когда совсем исчез, стоило Александру закрыть глаза – и он снова видел стройную фигуру девушки, как символ весны, юности, чистоты…

«Неужели раскис? – подумал он с иронией. – На сантименты потянуло?»

Вызвал в памяти картины грандиозных сражений, кровавых схваток, пожаров, уничтожавших города и селения… Напрасно! Поверх всего накладывался трепетный девичий образ, а остальное блекло, отступало, растворялось.

Ему уже сорок лет. Или еще сорок? Жизнь прошла среди жестоких сражений, под грохот канонады и при багровом свете пожаров. Не успевала закончиться одна война, как вспыхивала другая. Пятнадцать лет не выпускал он из рук окровавленную саблю, пятнадцать лет жил войной, в которой не было места женщинам. А потом два года затворничества в сарае-лаборатории…

В голове зародилась тревожная мысль: правильно ли он жил все предыдущие годы, отказавшись от человеческих радостей? Он считал себя счастливым, но не прошел ли мимо еще более великого счастья?

«Слабость. Опомнись, Александр! – одернул себя Засядько. – В этом мире бездумно счастливы лишь бабочки да люди, подобные им. Тебе же никогда не суждено быть таким счастливым».

Мало-помалу удалось взять себя в руки. Он несколько раз глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок. Воля начала теснить хаотические эмоции, которые окружали и заставляли капитулировать бунтовщиков.