Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич

Молодой старатель обучился другими глазами созерцать красоту обыкновенного камня и цветка, тонко выполненной гравюры.

Сокрытые в нём струны понимания прекрасного вдруг зазвенели до слёзного потрясения. Но, с чисто русской практичностью, Егор ничего не принимал на веру, всё с сомнением щупая руками и пробуя на зуб.

Сейчас он степенно ел овощи, сдобренные соевым соусом, любовался снова через открытую дверь икебаной, цветами в старинной керамической вазе.

Одухотворённое женское лицо смотрело с гравюры на беседующих мужчин: Егор временами вздрагивал, когда ловил этот живой взгляд прекрасной японки, и ему чудилось, что она даже улыбалась ему и слегка прикрывала смущённые глаза, согласно своим обычаям, смиряя чувства.

Быков теперь понимал вещи. Их скрытую в простоте красоту, жизненную необходимость и духовную близость к человеку. Видимо, правы Парфёнов и Кацумато, утверждая, что в каждом дереве и камне есть нечто совершенное. Каменный сад во дворе доставлял Егору особое наслаждение.

Глыбы скал, мох на них, водопады, деревья и пруд настолько были естественны, что казалось, сама природа создала их многие века назад. Они жгуче напоминали далёкую Якутию, где природная красота земли живёт и дышит на огромных пространствах.

Кацумато был молчалив и задумчив. На прощание чтото хотел сказать Быкову, но потом заколебался и только попросил передать Игнатию, чтобы прислал о себе весточку. Тяжёлая калитка хлопнула за спиной парня, звякнул засов. И Егор, облегчённо вздохнув, заспешил в дом Игнатия.

Ван Цзи помог загрузиться и проводил до окраины города. Рассвет только разгорался, а Егор уже был далеко. Кацумато снабдил его надёжными бумагами, подписанными наместником-дубанем, в них говорилось о том, что Егор Быков едет торговать в приграничные районы, а если кто и придерётся, то, для откупа, старатель приберёг узелок с золотом.

Благополучно достиг посёлка, где жил знакомый Парфёнову лавочник, и остановился на днёвку. Ночью Егора перевезли на лодке, и он двинулся подальше в сопки. С трудом нашёл желанную тропу, по которой они ехали с Игнатием.

Гнал лошадей, тревожно вслушиваясь в темноту, боясь нечаянной встречи с людьми. Верка бежала где-то впереди, поскуливая завязанной пастью. Быков всё припоминал место, где они свернули к фанзе, но так и не нашёл его.

Повернул на северо-запад, путаясь в незнакомых лесах. Остановился только к вечеру, стреножил лошадей, зажёг костер в густолесном распадке и задремал в пологе, сжимая в руках «Зауэр» с жаканами в стволах.

Верка носилась по тайге, изредка взлаивала на рябчиков. Лайка вернулась мокрая и устроилась рядом с хозяином, вылизывая шерсть. Высоко в звёздном небе переговаривались гуси. Промеж сонных кустов и деревьев соболем прядал и ластился тёплый ветерок.

Он носил вешние запахи, раздувал угли костра. Сучьи потрескивали в огне дальними выстрелами, опадали золой, уплывали дымом через живые, набрякшие соком ветви.

Егор неотступно думал о Кацумато. Не с доброй целью японец нарушил запрет и обучил его невиданной борьбе, врачеванию ран целебными травами, изготовлению из них же смертельных ядов.

К каким испытаниям готовил? Почему даже не намекнул ничего при расставании? Или же, это очередное испытание временем? Кто знает…

Но всё же, Егор был благодарен ему, как бывает благодарен истомлённый жаждой человек, получив от кого-то прохладную воду. Жажда познания нового так захватила, что давно позабылась похотливая Марфутка, беды и мелочные обиды.

Вдохнул Кацумато в него силу, как в сказочного богатыря, и отпустил в неведомый, полный опасностей край. Быков пристально глядел на угли костра, они меркли в синеватых огоньках, вытлевал белесый пепел, на фоне черных поленьев рассыпались горящие причудливые строения.

Он поймал себя на том, что созерцает теперь и осмысливает каждую веточку и сучок, отыскивая в природных изломах, коре, наплывах смолы всё новые проявления потайной и величавой красоты.

Каждая былка, отпотевшая росой, оживляла в памяти или чудную нежность японки на гравюре, или изысканно подобранные хризантемы в керамической вазе.

Искусством икебаны Кацумато мог заниматься долгие часы, познавая через цветы сущность жизни. Благодаря долгим беседам, Егор познакомился с древними учениями Конфуция и других мудрецов, стихами японских поэтов, живших столетия назад.