Князь Рус - Никитин Юрий Александрович

А Рус двигался с осторожностью: мало ли кто ждет старого волхва иудеев в темном лесу! Могут ожидать вовсе не люди, а их чудища, коих позвал на помощь против благородного народа скифов. Ноги переступали сами по себе, деревья двигались навстречу, расступались, становилось прохладнее. Недалеко ушел, а уже воздух поменялся, не степной и не речной, а такой бывает только в лесу: с запахами старых листьев, клея, гнилых валежин, муравьиных куч…

Внезапно деревья расступились, взору открылась обширная поляна. Посередке высился мощный дуб о трех стволах, исполинский, древний, с корой в ладонь толщиной, дуплами, наплывами размером в щит. Ветви расходились так широко, что накрывали всю поляну. В коре дуба виднелись вбитые камни, уже почти проглоченные наплывами деревянной плоти, торчали концы медных стержней. У подножия белели седые валуны, такие же древние, закругленные.

У него внезапно зашевелились волосы на загривке. Он ощутил запах крови, пусть даже пролитой в давние времена, когда здесь было древнее капище, где резали пленных, приносили в жертву красивых девушек, младенцев.

Послышался шорох. Из-за дуба вышел старик в черном. У Руса зашевелился чуб, а по спине побежали мурашки. Колдун!

Он вытащил меч, неслышно подкрался сзади. Соломон подслеповато всматривался в знаки на дереве, когда мощная рука Руса ухватила его за ворот.

– Замри, колдун проклятый!

Соломон икнул и без сил опустился на землю. Рус обошел его, все еще не выпуская из рук, оказался лицом к лицу. Соломон снова икнул, в глазах был страх, но, к недоумению Руса и даже разочарованию, этот страх таял как гнилой туман на утреннем солнце.

– Ах… – прошептал Соломон бледными губами, – ну разве ж можно так пугать…

– Пугать? – рыкнул Рус люто. – Да я убью тебя сейчас за гнусное колдовство!

– Я не колдовал…

– А что же?

Он старался говорить свирепо, но видел, что Соломон уже отошел от страха, словно кого-то другого боялся намного больше. Это сбивало с толку. Нехотя выпустил старика, но оголенный меч держал наготове, колючие искорки холодно прыгали по лезвию.

– Великий князь…

– Я еще не великий, – отрезал Рус, он поморщился, иудеи умеют ловить человека в паутину слов, – это ваше тайное капище, да?

Соломон вздрогнул, даже сгорбился. Уронил голову на грудь, но Рус двигался настолько молниеносно, что подбородок Соломона внезапно уперся в холодный металл меча. – Клянусь вашим богом, ты скажешь!

Он шелохнул рукоятью, и острое лезвие словно готовилось открыть горло прямо в ложбинке между ключицами. Варварский князь явно дает понять, догадался Соломон, о каком боге он говорит.

А Рус со злостью и разочарованием видел, что жест нелеп, старика не испугать, все волхвы скорее умрут, чем нарушат свои ритуалы даже в мелочи, но это вырвалось невольно, а ничего лучше на ум не приходило.

Соломон сказал плачущим голосом:

– Здесь нет ничего важного для тебя, великий вождь!

– Кто знает, кто знает, – отрезал Рус. – Говори.

Седая голова старика моталась из стороны в сторону. Рус нехотя убрал меч. В покрасневших глазах иудейского волхва отразилась такая мука, что Рус дрогнул, но стиснул челюсти и посмотрел на него сурово и надменно взглядом вождя.

– Это лишь наша вера… – прошептал Соломон.

Рус оглянулся на дуб:

– Да? Это ваш бог?

– Нет… Прости меня, – взмолился Соломон, – но мне просто стыдно говорить про этот позор… Ведь было уже, когда народ мой дрогнул и отступился от истинной веры… ибо простому народу был непонятен высший бог. Ему нужен бог попроще, вещественный! И они в отсутствие Моисея изготовили золотого тельца и поклонялись ему. За это наш народ постигли беды. Но и спустя тысячу лет мы едва не опустились до полулюдей… Да, когда в бегстве мы многое потеряли, когда пришлось начинать заново, мы скатились было к идолопоклонству.

Рус посматривал на древний дуб. В нем вполне мог жить бог, к тому же совсем не слабый. Древние иудеи были совсем не дураки. И куда понятнее, чем нынешние.

– И что же?

– Золотого тельца в здешних лесах сотворить не могли, откуда у беглецов золото, не было даже инструментов для литья… Пробовали вырезать тельца из дерева, высекали из камней. Но те, кто оставался верен, преследовали впавших в язычество, убивали… Это одно из таких мест, где несчастные приносили жертвы богам леса, земли, воды… Это место позора всего моего народа!

Рус расхохотался:

– Так срубите!

– Нет, – ответил Соломон печально. – Пусть напоминает…

Рус в затруднении признался:

– Моему народу никогда не понять твой народ. И почему ты здесь?

Соломон вздрогнул. На побледневшем лице глубокие морщины стали резче, а в глазах метнулся страх:

– Я боюсь… что ужасное время возвращается. Мне сказали, что некоторые из зелотов… это наши непримиримые, поговаривают о возвращении к старым свирепым богам. Такие слухи возникали и раньше, но сейчас… Прошел слух, что целая группа отступников пытается возродить старые ритуалы. Я никому не сказал, нечего сеять панику, пришел сам…

Рус перевел взгляд на дуб. Понюхал воздух:

– Успокойся, здесь давно не приносили жертв. Разве что задолго до нашего прихода. До прихода русов, я имею в виду.

– Правда? – прошептал Соломон.

Рус холодно усмехнулся:

– Похоже, только я приношу тебе хорошие новости!

Ночью волки без страха подходили к домам, ломали ветхие двери в сараях, прорывались к козам, овцам. Злых собак зарубили русы, а трусливые прятались в домах, визжали в страхе. Лисы без препятствий таскали уцелевших кур, уток.

Людей зарубили вроде всех, но после кровавой резни, зачастую на второй-третий день, в подвалах и подполах обнаруживались уцелевшие. Их почти не трогали, это в горячке боя режешь всех, даже стариков и детей, а потом что-то останавливает. Уцелевшие иудеи, прячась от страшных детей Гога и Магога, потянулись в град. Рус велел не мешать: чем больше народу там скопится, тем скорее задохнутся в своем же дерьме, утонут в нечистотах, пожрут все, сперва скот, потом собак, кошек и ворон, а затем все равно выйдут на милость сильных…

В захваченных весях остались больные, немощные, дряхлые старики, а с ними, к удивлению русов, добровольно осталась, прячась в подвалах, часть их молодой родни. В двух-трех местах русы с хохотом вытаскивали молодых женщин, насиловали, отпускали в изорванной одежде, но и тогда те не убегали в град, ибо в уцелевших домах ютились престарелые родители. Одна молодая женщина, говорят, своим молоком кормила престарелого отца, не давала умереть голодной смертью. Русы ходили смотреть на такое диво, звали и Руса, но тот раздраженно отмахнулся.