Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

Вот наглецы! У них не стало полиции, так не знают на ком повиснуть. Чёрта лысого вы от меня дождётесь! Пусть сами те умники и арестовывают, кем хотят.

Спросить бы – что же смотрит военный министр? почему у него распоряжаются какие-то полковники из Таврического? И почему он до сих пор не разогнал «военную комиссию» – что она болтается как шест в проруби! Но и военный министр, три дня назад уезжая на фронт, собрал совещание – и что ж опять внушал? Чтобы штаб Округа разрабатывал и дальше: как изолировать царя и царицу от свиты, кого из свиты взять в Петропавловскую крепость, каких служителей арестовать в царскосельскую тюрьму. Вот-вот создаётся какая-то особая следственная комиссия – разбирать дела свиты, царской охраны, прислуги.

Чёрт бы чем ты занимался! – а при чём тут штаб Округа? Ещё и так стоял в груди колом непроглоченным – арест царицы…

А – зачем Гучков поехал на фронт? Фронты – не в ведении военного министра, и нечего ему там делать. И чем такой объезд поможет при его штатской компетенции? А вот тыловые гарнизоны – как раз министру и подчинены. И он бы лучше задумался: каким способом вывести отсюда на фронт приблудные пулемётные полки, два пулемётных полка на всю русскую армию, вся огневая густота её, – и оба празднуют тут революцию!

Во всём этом бардаке, условно называемом петроградским гарнизоном, безукоризненно по-прежнему отдают честь одни юнкера.

Ниоткуда не встречая поддержки, Корнилов и сам принуждён был посылать своего начальника штаба приветствовать от имени армии ещё и городскую думу – и просить город выделить представителей в совет при штабе Округа (на кой дьявол они тут сдались?). Так – играли все тут теперь. Это была «демократия».

Корнилов не был аристократом. Но от такой демократии тошно ему пришлось, вот влип так влип. Нахлобучили его сверху на этот подстрёканный гарнизон, как сажают матрёшку на чайник.

От такой демократии толпилось в штабе Округа множество офицеров: получали пропуска на отъезд в Действующую армию! Вот порядки, офицер не может уехать из Петрограда вольно, превратили город в тюрьму для офицеров!

Демократия захлестнула за пределы, где мрачился разум: в самом Главном штабе, в другом крыле того же подковного здания, где и штаб Округа, писари собрались между собой, создали комитет и постановили: отрешить от должности генерала Занкевича и ещё других генералов, гонителей писарей (кто гонял их в работе и урезывал наградные к праздникам). И, кажется, генералов этих министр увольнял. А офицеры Главного штаба вынужденно создали свой комитет – и слали писарям мотивированные ответы на их запросы.

Вот только этого одного теперь не хватает Корнилову: чтоб и в его штабе писари создали комитет, а он? – а что ж? – придётся призывать писарей к дружеской товарищеской работе…

Но службу – не выбирают, а куда назначат. Старое – рухнуло бесповоротно, и значит надо поддерживать Временное правительство.

Но – как его поддерживать, если оно само себя не поддерживает? Как строить армию, захлёстнутую болтовнёй? В несколько батальонов – в Волынский, сапёрный, Корнилов ездил сам, надеясь подтянуть своим явлением и присутствием. Был – строй, полковой марш, несколько горячих речей и обещаний приступить к занятиям. Но уезжал командующий, и всё оставалось по-старому, и занятий никаких. В несколько батальонов вызвались съездить генерал Нокс и другие английские офицеры, не меньше Корнилова обеспокоенные тем, что творится в гарнизоне. Повсюду встречали их рьяно (лестно, англичане!), везде гости говорили комплименты (в Семёновском уверял Нокс, что просто мечтал бы командовать такой частью), – и повсюду же англичане толковали, что и в английской и во французской армии ограничения солдата гораздо строже, чем хотят устроить в русской. Эти нотации солдаты пропускали меж ушей и кричали «ура» гостям.

Посетил Корнилова знакомый его капитан Нелидов, теперь охромевший, просил приехать к ним в Московский батальон, – и Корнилов ездил вчера. Что он там увидел – было неописуемо. Батальон встретил его на плацу не строем, но толпой, – ужасное зрелище, не приведи никакому генералу так попасть. И на приветствие командующего отвечали из этой толпы лишь местами и вяло-нерешительно. Нельзя поверить, что две недели назад это была армия. Сейчас – стадо. И не представить, сколько же сил теперь нужно, чтобы вогнать это стадо снова в строй.