Любовь и Рим - Бекитт Лора

Все-таки было бы куда лучше, если б он оставил ее в покое!

ГЛАВА IV

В час, когда солнце, завершив свой дневной путь, утонуло в темных глубинах горизонта и черное полотнище неба усыпали точно вышитые серебряной ниткой блестящие точки звезд, а стволы деревьев в саду призрачно белели, омытые лунным светом, Ливия неслышно пробралась в атрий и долго молилась перед нишей со статуэтками домашних богов. Девушка положила на алтарь оставшийся после вечерней трапезы (которую, сославшись на нездоровье, совершила в одиночестве у себя в комнате) кусок пирога и плеснула вина. Потом тихо поднялась с колен и, подобрав складки одежды, поспешила обратно.

Ливия не случайно выбрала для молитвы такое, казалось бы, совершенно неподходящее время: сейчас, когда она ощущала вполне объяснимый трепет перед таинством ночи, ей было проще внушить себе страх перед волей богов. Что это — испытание, возможность вознестись к небесам или сорваться в пропасть? Правильно ли она поступила, столь быстро и бездумно согласившись на свидание с Гаем?

Но… как говорил ее брат, «будущее уже существует»: их встреча несомненно была предопределена велением свыше! И разве мало она думала о Гае Эмилии все эти дни, грезила о том, что должно казаться несбыточным, не заглядывала в темные уголки души, где таятся самые сокровенные чувства?

«Что может быть между нами? — спрашивала себя девушка, стараясь рассуждать хладнокровно и трезво. — Ведь я просватана за другого!»

А Амеана? Разумеется, Ливия знала, зачем мужчины посещают таких женщин, но не имела понятия, насколько прочными могут быть подобные отношения.

На фоне той радости, которая охватывала ее в предвкушении свидания, Ливию терзали похожие на дуновение ледяного ветра душевные муки. Могла ли другая девушка, отнюдь не стоящая выше житейской морали и не презирающая предрассудки, так просто погрузиться в неизвестность? Скорее всего, нет. Ни Юлия, ни Делия Лицина, никакая другая незамужняя, но уже помолвленная римлянка из патрицианской семьи никогда не решилась бы на такой поступок. А если узнают отец, Децим или Луций Ребилл?!

И все же существовало то главное, что останавливало поток этих мыслей и нарушало их последовательность, — она желала свидания с Гаем, желала, несмотря ни на что, и это желание беспрестанно росло, как растет голод, — то был неутолимый, сводящий с ума жар влюбленного сердца.

Ливия не знала, правильно ли поступила, доверившись рыжеволосой рабыне, но ей было стыдно сговариваться с другими служанками, хорошо знакомыми с правилами и обычаями семейства Альбинов.

В тот памятный для них обеих день Тарсия вернулась домой часом позже своей госпожи, растерянная, запыхавшаяся от спешки. Она выглядела расстроенной, подавленной, и Ливия удивилась.

— Разве ты не рада тому, что твой галл в Риме? Ты говорила, его хотели продать на рудники.

Тарсия рассказала хозяйке то немногое, что удалось узнать: Элиара случайно увидел человек, поставляющий рабов для гладиаторских школ. Какое-то время Элиар обучался в Капуе, а потом его отправили в Рим.

— Кто его купил?

— Неизвестно.

По моде того времени многие богатые люди содержали собственные гладиаторские школы. Было удобно иметь при себе отряд телохранителей, а в дни праздников владельцы гладиаторов зарабатывали тем, что предоставляли своих подопечных организаторам публичных игр.

— Говорят, будет дано много боев в честь триумфа Цезаря, — сказала Ливия.

— А ты пойдешь на игры, госпожа? — с надеждой произнесла рабыня.

— Я не посещаю такие зрелища, но… обещаю помочь тебе, чем смогу. А ты поможешь мне.

Поговорив с девушкой, Ливия подумала: «Как много в жизни скрытых, тайных, судьбоносных путей и каким странным образом они порою пересекаются: Тарсия повстречала своего галла, благодаря чему я осталась одна на улицах Рима и Гай Эмилий решил меня проводить. И в результате я почти перестала чувствовать себя гостьей в этом мире, чужая среди чужих, зачастую вынужденных скрывать свои истинные желания, мысли и чувства людей».

…Их привели в большой, огороженный высокой каменной стеною двор, в глубине которого виднелся деревянный навес и несколько одноэтажных строений, и велели ждать дальнейших приказаний.

Элиар стоял в первом ряду, опустив голову и глядя на потрескавшуюся от зноя, твердую как железо землю. Некоторые рабы тяжело вздыхали, беспокойно переступая с ноги на ногу и побрякивая цепями, но никто не произносил ни слова.