Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

А у Крымова, вдруг принявшего Третий конный корпус от графа Келлера, было таких дивизий три, все конные: Уссурийская, Терская казачья и 1-я Донская казачья. И все они стояли – свободные, в резерве Румынского фронта, не было трудности снять их с места – а только по железной дороге долго везти.

Получив вызов Гучкова, Крымов не сразу мог ехать, по шаткости дел в штабе корпуса после отставки доблестного Келлера. (Видя такой бесполезный исход, сам Крымов присягнул новому правительству.) Однако он послал вперёд с письмом Петра Врангеля, только что произведенного в генерал-майоры, только что получившего Уссурийскую дивизию, – редкого умницу, делового, схватчивого и бойца. В том личном тайном письме Крымов предупреждал Гучкова, что каждый день сегодняшнего образа действий погубляет всю армию бесповоротно. А Уссурийская дивизия за 2 часа может быть погружена на Петроград. Довольно Гучкову дать телеграмму условной фразой – и дивизия грузится.

Но не дождавшись телеграммы, Крымов уже ехал и сам, мрачно изумляясь на станциях, до чего довели русскую армию за две недели, как если бы был понесен основательный разгром от немца.

Приехал в Петроград сегодня утром и в гостинице узнал от Врангеля, что Гучкова эти дни не было в городе и письма передать не пришлось.

Долговязый живоглазый подвижный Врангель однако навидался за три дня в Петрограде и резко докладывал Крымову о здешнем бардаке. И что делается на улицах, и что в казармах, и что в военном министерстве, в поливановской комиссии и ещё в этой отдельной Военной комиссии, неизвестно по какому уставу приляпанной. Прошёлся Врангель по коридорам Таврического дворца, видел нашлёпки на комнатах Совета рабочих депутатов и сами лица повидал в коридоре, – Крымову и ходить не надо, с живых слов.

Крымов курил и бычился. Он горячился и бранился, когда дела и так и сяк. А когда оправдывалось худшее – сугробился и молчал.

Позвонили, что Гучков назначает в довмине.

Поехал Крымов без Врангеля, с Гучковым говорить на один. Прислали автомобиль, тот прыгал по нечищенным снежным колдобинам. Стоял серый, тучемутный денёк, к оттепели, такая погода в этом городе и неделями может стоять.

С прошлого года они не виделись. Входя в чёрной черкеске с одним Георгием в кабинет Гучкова, Крымов насмешливо щурился: не напялил ли тот военный мундир. Нет, хватило ума, в штатском.

Вышел Гучков навстречу к самой двери кабинета. Бодрился голову держать приподнято, – а глаза-то за пенсне – опухшие, отекшие, сильно помятый вид, при самом свежем воротничке.

Не похоже на торжество, как заливались газеты. (Впрочем, ни одной газеты, ни страницы, ни статьи Крымов никогда не дочитывал, покидал как порченую еду.)

Тряхнул ему руку умеренно, душу не вытряхнуть.

С того прошлого толка о заговоре – были они на «ты».

И не устал Крымов – а уж так устал, плюхнулся в мягкое кресло раньше. Гучков в другое кресло сел осторожно. Подали им крепкого чаю с баранками.

– Болеешь, Александр Иваныч?

– А что, видно? – печально улыбнулся.

– Что за напасть, будь ты трижды, сколько раз замечал: как человек сильно нужен – так болезнь.

– Креплюсь, Александр Михалыч. Что-то сердце пошалило. – (А у самого белки жёлтые.) – Ну, зато ты – глыба.

– Эт фигура у меня такая. А то и я… Ну да в общем.

Нервы и у Крымова есть.

Сразу полстакана крепкого, горячего, сахар не доразмешав, отхватил Крымов, избочился на Гучкова – и:

– Дело-то, Александр Иваныч, – дрянь!

– Ну не так уж, – отпивал Гучков глоточками и сил набирался. – А что именно у вас?

«У вас»! Что на Румынском да на Юго-Западном, мог ему Крымов и ворох накидать: везде выбирают солдатские комитеты; от Временного правительства едут какие-то комиссары – на кой ляд они в армии; Киевским военным округом командует Оберучев, в своё время изгнанный из 37-й артбригады за неблаговидные поступки; одного командира дивизии вызвали в Петроград и тут арестовали, что ли, – за то, что послал приветственную телеграмму жене Михал Алексаныча; вся дезертирская дрянь теперь может на фронт возвращаться безнаказанно и над своими товарищами похихикивать, что они дураки служили; командир запасного полка прислал в боевую дивизию телеграмму: «счастлив сообщить, что присоединились к новому правительству».

– Какое мне дело, дурак, до твоего счастья? Ты мне присылай обученные укомплектования.