Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

Ах вот как?? 200 лет жили в дружбе с поработителями народа, были рабами бюрократии, 200 лет не вспоминали о свободе выбора, а когда революция им поднесла?… Что ж они не вспоминали о своей канонике раньше?

– Да неужели у вас такая дерзкая мысль, – загремел на них Львов, – что до Собора вы станете вершителями церковных судеб? Да вы сами не каноничны, император выбирал епископов из трёх кандидатов. Если вы такие совестливые – откажитесь сами от своих мест! В чём гарантия, что вы будете управлять церковью лучше, чем я, Львов? А разве моя власть не от Бога??

Зароптали иерархи, что Церковь никогда не переживала такого давления.

– Так переживёте! – предупредил их обер-прокурор.

Быстро же перехватили святые отцы методы революции! Львов дал волю своему гневу, – а он страшен был в гневе, знал, чёрные брови его метались, как рога у быка. Он быстро им объяснил, что сперва прометёт метлою дочиста, как требуется, – а лишь потом будет у них свободная церковь! Да он всех их разгонит, вот что!

Но иерархи не обратились в бегство, не полегли, а подали – да заранее подготовленное! – коллективное прошение об отставке. И даже самые тихие, как гдовский Вениамин и литовский Тихон, – оказались среди бунтарей, чего Львов никак не ожидал: они были – не заядлые, они были не распутинцы, их никто и не трогал, – чего они?!

Однако тут обрывалось могущество Львова, это он сообразил. Коллективная отставка Синода в такие дни могла бы подорвать и Временное правительство, большую внесла бы сумятицу! Этого Львову не простили бы в самом правительстве: он же знал по тайным заседаниям, как у всех голову ломит, сколько задач.

И тогда он решил святых отцов перехитрить: смягчился, обещал подумать, – а их просил в отставку не подавать.

Он вот что задумал: ринуться в Москву, где как раз проявлялось и сплачивалось прогрессивное духовенство – протоиерей Цветков, священник Востоков, уже создали московский комитет действия духовенства, – ринуться к ним туда и общественно-церковной волной свалить Макария с той стороны.

Сказано – сделано! Перебудораженный, протелеграфировал, предупредил, в субботу выехал в первопрестольную, а в воскресенье, вчера – уже проводил собрание прогрессивного духовенства в покоях епископа можайского Дмитрия, тут были и из мирян известные Кузнецов, Новосёлов, Громогласов, – тут Львов был как бы вполне среди своих, прогрессивной понимающей общественности, и мог говорить откровенно: что призывает их поддержать его в борьбе с Синодом и доказать, что вся полнота власти – в руках Временного правительства. Сам же он от своей твёрдой позиции не отступится ни за что! А также просил их помочь подыскать вместо престарелого безвольного Макария кандидатуру нового митрополита, который будет уставлен не назначением, но избранием, ладно. Уж тут-то ожидал Львов дружности и сплочённости – но епископ дмитровский зачем-то привёз на совещание бывшего епископа владикавказского, уже на покое, проживающего у него в доме. И этот владикавказский внёс не то что диссонанс, но просто сильно расстроил собрание: он с упорством выступил, что прокурорская власть не должна мешаться в дела церковного управления (с каких это пор они такие стойкие стали?), – и даже резко обвинил, что Львов в Петрограде явился в покои митрополита Макария с вооружённой командой, офицером и солдатами, для ареста митрополита.

– Клевета! – закричал Львов. – Клевета!

Однако единство собрания было сильно испорчено.

Всё же постановили: просить Макария покинуть митрополитство.

Но у Львова не осталось ощущения, что он взял верх: просить покинуть – это не то, что прямо отставить.

Нелегко ему было нести духовную власть!

Сегодня весь день в Москве он провёл активно. Побывал в синодальном училище, но это больше для формы, как положено ему по службе, а по душе – кинулся в учреждения чисто гражданские, ища прилива сил. Сперва поехал к комиссару Москвы Кишкину, жаловался на противодействие синодских иерархов и просил помощи комиссара. Кишкин мялся, повёл его в Комитет общественных организаций: тут были люди решительные, овеянные революционным духом, и дружно постановили: поручить обер-прокурору принять меры к немедленному увольнению Макария на покой.

После того ещё успел Львов на заседание городской думы. Он вошёл во время речи – но заметно, и гласные приветствовали его дружными аплодисментами. А Львов – приветствовал их от имени Временного правительства, облечённого всей полнотою власти. Тогда городской голова Челноков просил передать правительству, что Москва, с восторгом принявшая перемену образа правления, ему верит и будет поддерживать во всех начинаниях. Тогда Львов выступил второй раз, уже не официально, а сердечно. Заявил он думцам: что поскольку православие – важная отрасль государственной жизни, а Москва – центр православия, то просит он городское самоуправление оказать содействие в деле очищения духовенства от тех элементов, тех плевел, тех тёмных сил, которые своим прислужничеством старому режиму позорили церковь, – а сегодня вставляют палки в колёса реформ.