Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

— Консул Цезарь, — сказал Корнифиций, которому шел двадцать первый год, — хочет поговорить с Марком Антонием и Марком Лепидом.

— Поговорить или сдаться? — усмехнулся Антоний.

— Поговорить, определенно поговорить. Я принес оливковую ветвь, а не перевернутый штандарт.

Планк и Лепид были против встречи с Октавианом, а Поллион считал это отличной идеей. Подумав, Антоний согласился с последним.

— Скажи Октавиану, что я рассмотрю его предложение, — сказал он.

В течение следующих нескольких дней Луций Корнифиций курсировал между обоими лагерями, но в конце концов стороны пришли к соглашению, что Антоний, Лепид и Октавиан встретятся для переговоров невдалеке от Бононии, на острове посреди быстрой, сильной реки Лавин. Именно Корнифиций предложил это место встречи во время своего последнего появления.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился Антоний, внимательно рассмотрев предложение. — При условии, что Октавиан подвинет свой лагерь к реке со стороны Бононии, а я подвину мой лагерь к берегу со стороны Мутины. Если что-то пойдет не так, мы тут же сможем сразиться.

— Позволь Поллиону и мне пойти с тобой и Лепидом, — попросил Планк, несчастный оттого, что любой ход обсуждений незамедлительно повлияет на его будущее. — Я должен быть в курсе дела, Антоний.

Гай Асиний Поллион с усмешкой смотрел на Планка. Бедный Планк! Великолепный писатель, эрудит, но слепец, неспособный ни видеть, что творится вокруг, ни трезво оценивать ситуацию. Какое значение имеют такие люди, как Планк или Поллион? И какое значение имеет глупый Лепид? Это дуэль между Антонием и Октавианом. Сорокалетний против двадцатилетнего. Известный против неизвестного. Лепид — это просто кусок, который надо кинуть Церберу, чтобы самим не быть съеденными и пройти в Гадес. Все-таки потрясающе быть свидетелем великих событий, когда ты историк! Сначала Рубикон, теперь Лавин. Две реки, и Поллион — там и там.

Остров был небольшой, заросший травой, с несколькими высокими тополями, отбрасывающими длинные тени. Росли там и ивы, но солдаты вырубили их, чтобы наблюдатели с обеих сторон могли видеть, как проходят переговоры. Три курульных кресла поставили достаточно далеко от мыска, где находились слуги с секретарями, чтобы в нужный момент предложить закуски или стремглав прибежать, когда потребуется что-нибудь записать.

Антония и Лепида переправили со своего берега в лодке. Они были в доспехах. Октавиан уже ожидал их в тоге с пурпурной каймой и в коричнево-малиновых сенаторских туфлях с консульскими пряжками в виде полумесяца, а не в своих специальных ботинках на толстой подошве. Аудитория была огромной. Обе армии выстроились по берегам реки, пристально наблюдая, как три фигурки сидят, стоят, ходят, жестикулируют, поворачиваются друг к другу или, наоборот, отворачиваются к стремительному потоку.

Они поприветствовали друг друга. Октавиан, соответственно случаю, почтительно, Лепид — любезно, Антоний — резко.

— Давайте перейдем к делу, — сказал Антоний и сел.

— Как ты думаешь, в чем заключается наша задача, Марк Антоний? — спросил Октавиан.

Он выждал, когда Лепид сядет, и только тогда сел сам.

— Помочь тебе выползти из той ямы, которую ты выкопал для себя, — ответил Антоний. — Ты же знаешь, что проиграешь, если дело дойдет до сражения.

— У нас по семнадцать легионов, и у меня, я думаю, столько же ветеранов, — спокойно сказал Октавиан, вскинув светлые брови. — Однако у тебя преимущество — более опытные командиры.

— Другими словами, ты хочешь вылезти из этой ямы.

— Нет, я думаю не о себе. В моем возрасте, Антоний, я могу позволить себе испытать короткое унижение, которое не омрачит моих перспектив. Нет, я думаю о них. — Октавиан указал на солдат. — Я просил вас о переговорах, чтобы понять, сможем ли мы найти способ сберечь их жизни. Твои люди или мои, Антоний, никакой разницы нет. Они все римские граждане, и все должны жить, растить сыновей и дочерей для Рима с Италией — единого целого, как считал мой отец. Почему они должны проливать кровь просто ради того, чтобы решить, кто из нас лидер стаи?

Трудный вопрос. Антоний смущенно переменил позу и, испытывая неловкость, ответил:

— Потому что твой Рим — это не мой Рим.

— Рим есть Рим. Никто из нас не является его собственником. Мы оба его слуги, мы не можем быть его хозяевами. Все, что ты делаешь, все, что я делаю, должно быть направлено к его вящей славе, увеличивать его мощь. Это также относится к Бруту и Кассию. Если ты, я и Марк Лепид должны соревноваться в чем-нибудь, так это в степени вклада в славу Рима. Сами мы смертны, умрем ли мы здесь, на поле сражения, или позже, в мире друг с другом. А Рим вечен. И мы принадлежим Риму.