Мир без конца - Фоллетт Кен

— Тогда он может сказать мне об этом сам.

— Он попросил меня передать вам.

Белая Голова повысил голос:

— Я не намерен терпеть, чтобы меня выставляли из собственной церкви — по крайней мере вы.

— Поднимете на меня руку, на меня, помощника настоятеля Кингсбриджа?

— Если не уступите мне дорогу, брошу вас в фонтан.

Годвин, конечно, предпочел бы, чтобы Савл ничего не знал, но делать нечего.

— Пусти его, Филемон. — крикнул он.

Помощник сделал шаг в сторону, и глава здешней братии вошел в храм. Увидев свертки и без разрешения заглянув в один из них, он вытащил серебряный потир с позолотой и воскликнул:

— Боже мой! Что все это значит?

Беглецу очень хотелось запретить ему задавать вопросы аббату. Белая Голова ведь исповедует послушание, по крайней мере в принципе. Но какие-либо сомнения крайне нежелательны, и поэтому аббат ответил:

— Я привез соборную утварь.

Савл с отвращением передернулся.

— Такие веши уместны в большом соборе, но совершенно излишни в скромной лесной обители.

— Тебе не придется на них смотреть. Я хочу их спрятать. Хорошо, если ты будешь знать где, хотя я и собирался избавить тебя от этого бремени.

Глава обители подозрительно взглянул на лорда настоятеля:

— А зачем вообще было их привозить?

— Из соображений безопасности.

Савла это не очень убедило.

— Странно, что епископ позволил.

Епископа, разумеется, никто не спрашивал, но Годвин не стал этого уточнять.

— В настоящий момент ситуация в Кингсбридже угрожающая. Мы не были уверены, что ценности в безопасности, даже в аббатстве.

— Но уж куда в большей безопасности, чем здесь. У нас вокруг разбойники, ты же знаешь. Слава Богу, вы не встретили их по дороге.

— Господь сохранил нас.

— И утварь, надеюсь.

Речь Савла граничила с непослушанием, но беглец не стал выговаривать ему, опасаясь, что резкость наведет Белую Голову на мысль о том, будто здесь что-то нечисто. Однако заметил: смирение давнего соученика имеет границы. Может быть, здешний настоятель все-таки сообразил, что двенадцать лет назад его облапошили.

— Пожалуйста, попроси монахов остаться после ужина в трапезной. Как закончу здесь, я хочу кое-что им сообщить.

Савл понял это как просьбу уйти и вышел. Годвин спрятал утварь, хартии аббатства, мощи и почти все деньги. Монахи засыпали яму землей, утоптали ее и поставили алтарь на место, а оставшуюся землю вынесли, рассыпали где придется и направились в трапезную. Небольшое помещение, учитывая пополнение из Кингсбриджа, оказалось забито до отказа. Аббат жестом велел чтецу сесть и занял его место.

— Это святая обитель, — начал он. — Бог наслал ужасную чуму наказать нас за грехи. Мы пришли сюда, чтобы очиститься от них вдали от развратного города.

Годвин вовсе не собирался открывать диспут, но Савл спросил:

— Какие именно грехи, отец Годвин?

Тот начал импровизировать:

— Мужчины начали сомневаться во власти святой Божьей Церкви; женщины стали распущенны; монахам не удалось полностью прекратить общение с женщинами; сестры обратились к ереси и колдовству.

— И сколько времени займет очищение?

— Мы поймем, что сражение окончено, когда прекратится чума.

— И как же вы собираетесь очищаться? — Годвин узнал Джонкила, крупного нескладного человека со свирепым взглядом.

Аббат был поражен, какую свободу имеют здесь монахи, если осмеливаются задавать вопросы вышестоящим.

— Молитвой, размышлением и постом.

— Пост — прекрасная мысль, — заявил строптивец. — У нас не очень много съестных припасов.

Кто-то рассмеялся, и беглец забеспокоился, что может потерять слушателей. Постучал по пюпитру, призывая к тишине.

— Отныне всякий, кто придет сюда из внешнего мира, представляет для нас опасность. Я хочу, чтобы все ворота на территорию обители были заперты изнутри день и ночь. Никто не должен выходить отсюда без моего личного разрешения, которое я буду давать только в крайних случаях. Всех просителей разворачивать. Мы запремся, пока не окончится эта чудовищная чума.

— А если… — начал было Джонкил.

Годвин перебил его:

— Я не предлагал задавать вопросов, брат. — Обвел глазами трапезную, призывая всех к молчанию. — Вы монахи, и ваш долг повиноваться. А теперь давайте помолимся.

Сложности начались на следующий же день. Беглец чувствовал, что с приказами настоятеля Кингсбриджа Савл и его братия мирятся лишь временно. Их застали врасплох, они не смогли с ходу найти возражений по существу и, за неимением уважительной причины для неповиновения, покорялись вышестоящему. Он понимал, что недалек тот час, когда монахи обители придут в себя, однако не ожидал, что это произойдет так скоро.