Мир без конца - Фоллетт Кен

— А еще продажа твоих же товаров — шерсть, зерно, кожи, книги, статуи святых… — добавил Эдмунд.

— Это все твои интриги! — Антоний негодующе ткнул пальцем в брата. — Ты подучил и дочь, и этого парня. Он бы никогда не выдумал такой схемы, а она просто женщина. Это все твоих рук дело. Обычный заговор, чтобы надуть меня на мостовщине. Что ж, он провалился. Слава Богу, я не дурак!

Аббат развернулся и зашлепал по грязи.

— Не понимаю, как мой отец мог произвести на свет такого безмозглого упрямца, — скрипнул зубами Эдмунд и тоже заковылял прочь.

Керис повернулась к Мерфину:

— Ну и что ты думаешь?

— Не знаю. — Подмастерье не смотрел ей в глаза. — Я, пожалуй, пойду работать. — И ушел, не поцеловав.

— Ну и ну, — покачала она головой, когда юноша уже не мог ее слышать. — Что с ним такое?

8

Граф Ширинг приехал в Кингсбридж во вторник ярмарочной недели вместе с сыновьями, другими родственниками, а также свитой из рыцарей и сквайров.^[6] Роланд выслал вперед людей, чтобы они разогнали всех с моста. За час до прибытия графа мост перекрыли, чтобы вельможа не уронил достоинство, дожидаясь очереди вместе с простолюдинами. Свита в черно-красных ливреях ехала по лужам под развевающимися знаменами, из-под копыт лошадей на горожан летела грязь. Граф Роланд очень преуспел за последние десять лет при королеве Изабелле и ее сыне Эдуарде III и хотел всем это показать, что свойственно сильным мира сего.

В свите ехал и Ральф. Какое счастье быть сквайром графа Роланда! Его хорошо кормили и одевали, сын сэра Джеральда учился ездить верхом и фехтовать и почти все время проводил на охоте, за играми и развлечениями. За шесть с половиной лет никто не попросил его ни прочитать, ни написать ни единого слова. Следуя за графом мимо скученных лотков, видя устремленные на него завистливые или испуганные взгляды, он жалел торговцев, ползающих в грязи за жалкие пенни.

Граф сошел с лошади у дома аббата. Его младший сын Ричард, епископ Кингсбриджа, вообще-то должен был служить в соборе, однако епископский дворец находился в графском городе Ширинге, в двух днях пути, что устраивало и епископа, которому приходилось решать не только религиозные, но и политические вопросы, и монахов, довольных, что за ними наблюдают не так пристально. Ричарду исполнилось всего двадцать восемь лет, но его отец был близок к королю, а это значило побольше, чем возраст.

Остальная свита свернула к южной части собора. Старший сын графа Уильям, лорд Кастер, велел сквайрам поставить лошадей на конюшню, человек пять рыцарей отправились в госпиталь. Ральф поспешил помочь жене Уильяма, леди Филиппе, сойти с лошади. Он был безнадежно влюблен в эту высокую красивую женщину с длинными ногами и глубоким декольте.

Когда все лошади были ухожены, сквайр отправился к отцу с матерью. Они жили в маленьком домике в юго-западной части города у реки, куда доносился мерзкий запах дубилен. Подходя к дому, Ральф в своей красно-черной ливрее поежился от стыда и порадовался, что леди Филиппа не видит, как низко пали его родители. Он не видел их год, оба постарели. Леди Мод поседела, а сэр Джеральд медленно слеп. Сына угостили монастырским сидром и собранной матерью в лесу земляникой. Отец пришел в восторг от ливрейных цветов.

— Граф еще не сделал тебя рыцарем? — нетерпеливо спросил он.

Каждый сквайр стремился стать рыцарем, но Ральф больше остальных. Отец не забыл унижения десятилетней давности, когда у него отобрали земли и семейство стало иждивенцем аббатства. В тот день в сердце Фитцджеральда-младшего вошла заноза, и боль не утихнет до тех пор, пока он не восстановит фамильную честь. Но не все сквайры становились рыцарями. Тем не менее отец всегда говорил так, будто для Ральфа это лишь вопрос времени.

— Пока нет. Но похоже, мы скоро отправимся на войну с Францией; там-то уж я себя проявлю.

Он старался говорить небрежно и не показать, как мечтает отличиться в сражении. Мать пришла в ужас.

— Почему короли всегда воюют?

Отец засмеялся:

— Мужчины созданы для этого.

— Неправда, — резко ответила она. — Я в муках рожала Ральфа вовсе не для того, чтобы какой-нибудь французский меч снес ему голову или в сердце вонзился болт арбалета.

Отмахнувшись, отец спросил:

— Почему ты считаешь, что будет война?

— Король Филипп Французский занял Гасконь.