Мир без конца - Фоллетт Кен

Соборная утварь, деньги, хартии, привезенные из обители Святого Иоанна, надежно упрятали в новой тайной сокровищнице, которую мать Сесилия заказала Иеремии в месте, где ее сложно найти. Пропал только золотой подсвечник с изображением свечников Кингсбриджа, пожертвованный в свое время обители городской гильдией.

Керис организовала торжественную воскресную службу в честь обретения мощей святого, поручила Томасу мальчиков сиротского приюта, многие из которых по возрасту уже требовали строгой мужской руки, и перебралась во дворец аббата, с удовольствием представляя, в какой ужас пришел бы Годвин, узнай он, что там живет женщина. Управившись со всем этим, настоятельница отправилась в Аутенби.

Плодородная долина Аутен с тяжелой глинистой землей располагалась в одном дне пути из Кингсбриджа. Ее сто лет назад отписал женскому монастырю некий чудаковатый старый рыцарь, предприняв тем самым последнюю попытку получить прощение за все свои грехи. Вдоль реки Аутен в долине были разбросаны пять деревень. Оба берега и низкие холмы занимали пахотные земли.

Поля, разделенные на полосы, обрабатывало множество семей. Чума все изменила, но ни у кого не хватало соображения — а может быть, решительности — приспособить сельский труд к новым обстоятельствам. Керис придется сделать это самой. Она приблизительно знала, что требуется, а подробности решила обдумать по дороге. С ней поехала молодая сестра Джоана, лишь недавно принявшая постриг. Эта живая девушка напоминала Керис ее самое лет десять назад, но не внешне — у Джоаны были черные волосы и синие глаза, — а пытливым умом и постоянными сомнениями.

Сестры прибыли в самую большую деревню — Аутенби. Староста всей долины Уилл, большой медлительный мужчина, жил в просторном деревянном доме возле церкви, однако монахини разыскали его на самом дальнем поле, где он сеял овес. На соседней полосе, где пробивались дикая трава и сорняки, паслись овцы. Уилл Рив несколько раз в год приезжал в аббатство с оброком из деревень и Керис знал, но, увидев ее у себя, растерялся.

— Сестра Керис! — воскликнул он. — Что вас к нам привело?

— Я теперь мать Керис, Уилл, и приехала удостовериться, что земли женского монастыря возделываются как следует.

— Ах, мы делаем все, что можем, как видите, но поумирало столько народу, что это очень, очень трудно.

Старосты всегда ссылаются на трудные времена, но сейчас это правда. Настоятельница сошла с лошади.

— Пойдем, расскажешь.

В нескольких сотнях ярдов на пологом склоне холма она увидела крестьянина, пахавшего на упряжке из восьми быков. Он остановил их, с любопытством посмотрел на монахиню, и Керис подошла к нему. Пришедший в себя от изумления Уилл не отставал и говорил без умолку:

— Конечно, монахиня, даже такая, как вы, не может разбираться в посевах, но я постараюсь объяснить вам самое главное.

— Очень любезно. — Целительница привыкла, что люди типа Уилла относятся к ней снисходительно, и пришла к выводу, что лучше всего не спорить, а убаюкивать ложной уверенностью, — так можно больше узнать. — Сколько крестьян вы потеряли во время чумы?

— О, очень много.

— Сколько?

— Так, сейчас, погодите… Уильям Джонс, оба его сына, потом Ричард Плотник, его жена…

— Мне не нужны имена. — Настоятельница сдерживала раздражение. — Примерно сколько?

— Нужно подумать.

Они дошли до бычьей упряжки. Управлять восемью быками было непросто, и пахарями часто становились самые ловкие мужчины. Керис обратилась к молодому человеку:

— Сколько народу умерло во время чумы в Аутенби?

— Я бы сказал, человек двести.

Керис рассматривала пахаря. Невысок, но жилист, с косматой светлой бородой и дерзким взглядом, часто встречающимся у молодых мужчин.

— Ты кто?

— Меня зовут Гарри, моего отца звали Ричард, сестра.

— Я мать Керис. Откуда ты взял это число?

— По моим подсчетам, здесь, в Аутенби, умерло сорок два человека. В деревнях Хэм и Шортейкр дела шли так же плохо — значит, уже примерно сто двадцать. В Лонгуотер вообще никто не заболел, зато Олдчёрч вымер весь, кроме старого Роджера Бретона, — это человек восемьдесят. Всего двести.

Аббатиса повернулась к Уиллу:

— Сколько народу живет во всей долине?

— Ну, надо посчитать…

Гарри Пахарь ответил:

— До чумы было около тысячи.

Староста заныл: