33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

Сорокин понимающе кивнул.

– Так что? – снова спросил Штин.

– Я бы сначала чего-нибудь съел…

– Ха, господин поручик, – хохотнул Гвоздецкий, – съесть, а потом выпить – это не освежиться, а просто выпить и закусить!

Сорокин улыбнулся и кивнул – Гвоздецкий с его задорным характером был ему симпатичен. Он был представлен вчера, перед самой посадкой в поезд, и, когда расселись и поезд тронулся, оказалось, что киевлянин Николай Николаевич Гвоздецкий – весельчак и большой знаток анекдотов, в особенности еврейских.

Сорокин ел и тоже слушал Гвоздецкого, тот рассказывал о том, что происходило в течение последних шести месяцев во Владивостоке. Он говорил быстро: то серьёзно, то пересыпая свой рассказ шутками и анекдотами: из местной жизни, а иногда из своей прежней – киевской. Штин спросил его, каким образом он из Киева оказался здесь на Дальнем Востоке. Гвоздецкий рассказал, что из Крыма он не поплыл с остатками войск Врангеля в Турцию, а окольными путями вернулся на родину, в Киев.

– А там творилось что-то невообразимое… – с грустной улыбкой произнёс он, и в этот момент поезд остановился.

Все посмотрели в окно. Туман не только не рассеялся, а, казалось, стал гуще. За окном на траве стояла фигура в пехотной шинели с винтовкой у ноги и какой-то тряпкой на штыке.

– По-моему, мы приехали, – сказал Штин и ушёл.

Через несколько минут он вернулся, Гвоздецкий в это время рассказывал о том, как в Киеве и в Одессе ЧК расстреливала, как он сказал, русских, начиная с тех, кто ещё не кончил гимназию, и включая всех, кто носил шляпу, ходил с портфелем или был похож на офицера.

– Тогда, господа, я не выдержал, добрался до Одессы, потом в Бессарабию, оттуда через Дунай и из румынской Констанцы…

– Извините, Николай Николаевич, – перебил его Штин, – вы сейчас доскажете, меня вызывают в штаб к Молчанову, оказывается, господа, мы остановились в пригороде Никольска-Уссурийского. Думаю, через час-полтора я буду.

Через полтора часа Штин действительно возвратился и сказал, что их полк передислоцируется в Спасск.

– Завтра мы должны быть на месте!

* * *

– Мишель! Вы ли это? – спросил вошедший Штин, заслонив собою проход.

Сорокин обернулся и встал.

– Какими судьбами? – Штин развёл руки для объятий и шагнул к Сорокину.

– Узнал, что вы заняли этот форт, и пришёл проведать.

Как вы?

Они обнялись.

– Одинцов! – крикнул Штин себе за спину. – У нас есть чем угостить гостя?

Прошмыгнувший у него под рукой щуплый Одинцов вытянулся и доложил:

– Я уже предлагал их благородию, но они отказались!

Штин отодвинулся от Сорокина и посмотрел на него.

– Михаил Капитонович, а вы хоть знаете, от чего вы отказались? Одинцов, ты сказал их благородию, от чего они отказались?

– Не беспокойтесь, господин капитан, я не отказался, я попросил подождать вас, и вот, я тоже с гостинцем, – сказал Сорокин и показал рукою на бутылку яванского рома, которая, одинокая и неоткупоренная, стояла на столе.

– А откуда это, если не секрет? – Штин взял бутылку и стал разглядывать этикетку.

– Не секрет! Гвоздецкий на несколько дней ездил во Владивосток и привёз, и, по-моему, много.

Штин насупился и поставил бутылку на стол.

– Нет уж! Обойдёмся без его подарков. Понятно, конечно, дарёному коню в зубы не смотрят, но иногда надо смотреть в глаза тому, кто дарит. Одинцов! – снова крикнул он.

– Тута я, ваше благородие!

– Тута! Сколько раз я говорил тебе, что тута может быть только Марфута! Или уже другую нашёл? А?

Одинцов потупился.

– Представляете, Миша, мы замерзаем на Волочаевской сопке, а он нашёл-таки себе… А, Одинцов?

«Одинцов – Огурцов!» – вдруг пришло в голову Сорокину, и тут он заметил, что Штин хромает.

– Что с ногой, ранение? – спросил он Штина.

– «Малыш уж отморозил пальчик!» – в ответ процитировал Штин.

– А мат ему грозит в окно! – сказал сидевший рядом с Вяземским поручик Суламанидзе. Когда Сорокин вошёл в каземат форта № 5, он застал там скучающих поручика Вяземского и поручика Суламанидзе, с которым до этого не был знаком.

– Не мат, а мать, князь! – сказал в его сторону Штин.

– Я знаю, что не мат, а мат, но нэ получается, и какой я княз, если как рядовой в атаку бэгаю?

– Да, вы правы, перед пулей что жид, что эллин, – ей, госпоже, всё едино. Одинцов? – снова крикнул Штин. – Готово? Как учил?

– Так точно, ваше благородие, как учили – в этой – в грязи, то бишь в глине…