33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Анташкевич Евгений Михайлович

– Они закончили артобстрел и пошли в наступление, сигнальщик там больше не нужен, – сказал полковник.

Сорокин приказал стоявшему рядом с ним с фонарём второму сигнальщику, матросу Сибирской флотилии, просемафорить на 3-й форт, чтобы направленный туда сигнальщик возвращался обратно.

В командирской рубке полковник развернул карту.

– Судя по всему, красные решили устроить ночной штурм и, видимо, попытаются взять первый, второй и третий форты, – сказал он. – Мы им сейчас ничем помочь не сможем. Какие мысли? – Он оглядел приглашенных на совещание офицеров. – Михаил Капитонович, вы тут всё исходили пешком, что вы думаете, если вдруг они сломят сопротивление фортов?

Сорокин смотрел на карту.

– Для этого, я думаю, они ночью могут двинуть конницу вот здесь, чтобы с юга обойти третий, пятый и седьмой форты и выйти на железную дорогу, чтобы отрезать нам отход на юг. – Он показал предполагаемую линию наступления красной конницы и посмотрел на полковника. – Нам надо не дать себя окружить и, если конница пойдёт, остановить её. Надо встать южнее – на станции Прохоры́, кроме того, вот здесь, восточнее железной дороги в пятидесяти саженях от полотна, есть протяжённая балка, по профилю почти как траншея, и, если на ночь высадить туда десант и выставить передовое охранение, мы их остановим…

Присутствующие смотрели на карту.

– А я бы, господин полковник, – продолжал Сорокин, – с сигнальщиком вышел на пятый форт, красные если пойдут, то как раз мимо, мы бы их засекли и подали сигнал на открытие огня…

– Да, – полковник посмотрел на часы, – тот сигнальщик должен скоро вернуться… Согласен! Есть другие предложения, господа офицеры? – Он оглядел присутствующих. – Нет? Тогда совещание окончено.

Сорокин оделся, натолкал в карманы револьверных патронов и вышел на платформу, там рядом с орудийной прислугой сидел второй сигнальщик.

– Как зовут? – обратился он к нему.

– Матрёнин! Старшина первой статьи монитора «Маньчжур» Сибирской речной флотилии Матрёнин, господин поручик!

– А по имени?

– Матвей! – ответил сигнальщик.

– Пойдёшь со мной, возьми фонарь, и… стрелять умеешь?

– Как не уметь, ваше благородие? Когда уж на берег сошли!.. – ответил Матрёнин и поднял с пола фонарь. – Пойдём далече?

– Далече! – ответил Сорокин.

– А можно покурить на дорожку, ваше благородие?

– Покури, – ответил Михаил Капитонович, снял с плеч сидор, присел, вытащил фляжку и подаренную Гвоздецким бутылку и перелил ром. – Кружка имеется? – спросил он Матрёнина.

– На что? – спросил Матрёнин.

– Налить… для бодрости.

– Дак это мы и ложкой схлебнём, – весело ответил моряк, и Сорокин, несмотря на темноту, увидел, что тот вытащил из-за голенища большую деревянную ложку. – Сюда, что ли, плесните, ваше благородие!

В темноте дорога до 5-го форта заняла намного больше времени. Когда Сорокин днём возвращался с форта на бронепоезд, он почти не обратил внимания на ручей и мокрую низину, которая пролегала между фортом и железной дорогой. Сейчас низина показалась ему широкой и в некоторых местах глубокой, так что несколько раз вода залилась в сапоги. «Вот сюда бы их конница пошла, здесь бы её и накрыть. Но, скорее всего, пойдут южнее, не может быть, чтобы у них не было проводников из местных, из партизан!» – подумал Сорокин.

* * *

Полтора года назад, 31 мая 1921 года, рота капитана Штина была посажена в эшелон и из Гродекова переведена сначала в Уссурийск-Никольский, а через неделю на разъезд Дроздов в трёх верстах севернее Спасска. Пока готовились к наступлению, Сорокин и Штин исходили эти места. Они охотились на коз и фазанов, особенно восточнее Спасска, ближе к тайге, и наблюдали, как японцы вокруг города Спасска и железнодорожной станции Евгеньевка построили семь фортов: когда красные выдавили японские войска из Забайкалья, те решили укрепиться в Приморье. В районе станции Свиягино, севернее Спасска, проходила договорная граница с красными, и Спасск с сопками вокруг него, зажатый между озером Ханка на западе и уссурийской тайгой на востоке, был очень удобным местом для создания укрепрайона. Здесь белые, поддержанные японскими войсками, решили создать ударный кулак для наступления на север. Михаил Капитонович, преследуемый мечтой оказаться в «бро́не», напомнил командованию о том, что он артиллерист, и перевёлся на бронепоезд.

30 ноября 1921 года войска генерала Молчанова, сосредоточив в районе станций Шмаковка и Уссури авангард в 2500 штыков и сабель, поддержанные бронепоездом «Волжанин», перешли в наступление на станцию Иман, а уже 11 декабря они вплотную подошли к бикинским позициям красных. С бронепоезда Сорокин много раз видел обглоданные и полурастащенные зверьём человеческие останки: трупы лежали вплотную к железнодорожному полотну. Потом выяснилось, что это была работа «жёлтого вагона» атамана Колмыкова – схваченные его контрразведкой красные: партизаны, лазутчики и те, кого подозревали в сношениях с ними. Вагон контрразведки называли «жёлтым», потому что он был выкрашен в цвет лампас уссурийского казачьего войска. На это было страшно смотреть.