Мир без конца - Фоллетт Кен

— Обещаю вам, после разговора со мной она будет умолять вас взять ее в жены.

Тенч не представлял, как этого достичь. Филиппа сама заявила, что женщину можно подвести к алтарю, но нельзя заставить произнести «да». Он ответил Грегори:

— Кто-то говорил мне, что Великая хартия вольностей гарантирует вдове право отказаться от повторного брака.

Лонгфелло злобно посмотрел на хозяина:

— Молчите уж. Я имел неосторожность напомнить об этом его величеству.

Интересно, подумал Ральф, чем законник будет угрожать Филиппе, что обещать. Сам он мог додуматься только до того, чтобы увезти ее силой в какую-нибудь отдаленную церковь, где щедро подкупленный священник не услышит крика: «Нет, никогда!»

Выехали рано утром с небольшой свитой. Стояла пора сбора урожая, и на Северном поле мужчины жали высокую рожь, а женщины шли следом, увязывая ее в снопы. Последнее время Фитцджеральда больше беспокоил урожай, чем Филиппа. И погода-то стояла хорошая, но вот чума… У него почти не осталось батраков и очень мало свободных держателей. Многих более высоким жалованьем и выгодными условиями переманили бессовестные землевладельцы вроде настоятельницы Керис. В отчаянии лорд предложил некоторым своим вилланам свободное держание, избавив их таким образом от барщины, в результате чего на время сбора урожая остался без батраков. Росла угроза, что часть посевов просто сгниет на полях.

Однако все трудности останутся позади, если он женится на Филиппе. У него появится в десять раз больше земли и доходы из множества других источников — судов, лесов, рынков, мельниц. И семья его снова займет полагающееся ей положение. Сэр Джеральд еще успеет побыть отцом графа. Что же задумал Грегори? Филиппа очень рисковала, пойдя наперекор Лонгфелло, обладающему огромной волей и мощными связями. Не хотел бы лорд Тенч оказаться на ее месте.

Они добрались до Эрлкасла к полудню. Галдеж грачей на стене всегда напоминал Ральфу о времени, что он провел сквайром на службе у графа Роланда, — самой счастливой поре его жизни, как ему иногда казалось. Но теперь, после смерти графа, здесь стало очень тихо: ни сквайров, играющих в жестокие игры в нижнем дворе, ни топота и храпа боевых коней у конюшен, ни воинов, бросающих кости на ступенях башни.

Филиппа с Одилой и несколькими служанками сидела в старомодном зале. Примостившись рядышком на скамейке перед ткацким станком, мать и дочь заканчивали ковер с изображением лесной сцены. Вдова коричневой нитью выводила стволы деревьев, а дочь — ярко-зеленую листву.

— Очень мило, но хорошо бы больше жизни. — Ральф старался говорить весело и приветливо. — Птичек, кроликов, может, собаку, которая охотится на дичь.

Графиня, как всегда, проигнорировала его любезность, встала и сделала шаг назад. Одила повторила жест матери. Тенч обратил внимание, что они одного роста.

— Зачем вы здесь?

«А ты не меняешься», — с обидой подумал Фитцджеральд.

— Сэр Грегори имеет вам нечто сообщить, — ответил он и отошел к окну, выглянув на улицу, словно скучая.

Законник довольно сухо поздоровался, выразив надежду, что не слишком побеспокоил. Конечно, это вздор — плевать ему на их покой, — но вежливость несколько смягчила Филиппу, и хозяйка предложила гостю сесть. Лондонец приступил к делу:

— Король недоволен вами, графиня.

Филиппа опустила голову.

— Мне очень жаль, что я вызвала неудовольствие его величества.

— Он желает вознаградить своего верного подданного, сэра Ральфа, пожаловав ему титул графа Ширинга. Вам же он желает молодого сильного мужа и хорошего отчима вашей дочери. — Вдова содрогнулась, но Грегори невозмутимо продолжал: — Он не понимает вашего упорства.

Хозяйка затравленно обернулась и, наверно, в самом деле испугалась. Все было бы иначе, имей она брата, дядю, которые могли бы заступиться за нее, но чума унесла всех ее родных сильного пола, и некому теперь защитить графиню от монаршего гнева.

— И что он намерен предпринять? — с тревогой спросила она.

— Король не говорил об измене… пока.

Ральф усомнился, что Филиппу можно законно обвинить в измене, но все-таки при этой угрозе она побледнела. Лонгфелло продолжал:

— Прежде его величество просил меня переговорить с вами.

— Разумеется, для короля браки представляют политический интерес…

— Они на самом деле имеют политический интерес, — перебил Грегори. — Если ваша красавица дочь вообразит, что влюблена в симпатичного сына посудомойки, вы скажете ей — как я говорю вам, — что представители знати не могут сочетаться браком с кем вздумается; вы запрете дочь в комнате, а парня будете сечь под ее окнами до тех пор, пока он не выбросит этот вздор из головы.