Мир без конца - Фоллетт Кен

— Пойдем, — кивнул он Филемону.

Служка придвинул комод к стене. Интересно, слышно ли в соседней комнате, как двигают мебель, подумал ризничий. Вряд ли; кроме того, Ричард и Марджери так увлеклись, что им не до шума.

Спустились вниз. В гостевые комнаты вели две лестницы: одна располагалась в госпитале, другая снаружи, что позволяло важным гостям миновать помещения, где ходили простые люди. Годвин быстро поднялся по наружной лестнице. Перед комнатой замедлил шаг и тихо приказал Филемону:

— Иди следом. Ничего не предпринимай. Молчи. Уйдешь вместе со мной.

Служка поставил ведро на пол.

— Нет, — замотал головой монах. — Возьми.

— Хорошо.

Толкнув дверь, ризничий вошел и громко заговорил:

— Нужно как следует убрать эту комнату. Вылизать все углы… О, простите! Я думал, здесь никого нет.

Время, которое потребовалось Годвину и Филемону, чтобы перейти из дормитория в госпиталь, любовники потратили недаром. Ричард уже лежал поверх Марджери, ее стройные ноги торчали вверх. Понять эту мизансцену превратно было сложно. Епископ замер и посмотрел на Годвина возмущенно, испуганно и виновато одновременно. Марджери вскрикнула и тоже уставилась на вошедшего. Тот выдержал паузу.

— Епископ Ричард! — наконец воскликнул ризничий, изображая изумление. У того не должно остаться никаких сомнений в том, что он узнан. — Но что вы… и Марджери? — Монах будто только теперь все понял. — Простите! — Он развернулся и крикнул Филемону: — Пошел! Прочь!

Служка шустро выбежал из комнаты, гремя ведром. Годвин вышел следом, но в дверях еще раз обернулся. Ричард должен его запомнить. Любовники так и не пошевелились, но Марджери прикрыла рот рукой — аллегория застигнутого преступника, — а выражение лица епископа свидетельствовало о том, что он судорожно соображает. Хотел что-то сказать, но никак не мог придумать что. Наконец Годвин решил оставить их в этом ужасном положении. Сделано все, что нужно.

Однако, выйдя и не успев даже закрыть дверь, он застыл от страха. По лестнице поднималась Филиппа. Монах тут же понял, что, если о тайне узнает кто-нибудь еще, секрет резко упадет в цене. Нужно предупредить Ричарда.

— Леди Филиппа! — громко поздоровался он. — Добро пожаловать в Кингсбриджское аббатство!

Из комнаты послышалось шуршание. Краем глаза ризничий отметил, что Ричард вскочил. По счастью. Филиппа не сразу прошла к себе, а заговорила с Годвином.

— Вы не могли бы мне помочь? — Оттуда, где стояла леди, не было видно, что происходит в комнате. — Я потеряла браслет. Не очень дорогой, просто резьба по дереву, но я его очень люблю.

— Как неприятно, — сочувственно ответил Годвин. — Я велю братьям и сестрам поискать.

— Я не видел, — встрял Филемон.

— Может, он соскользнул у вас с руки? — спросил монах.

Супруга лорда Кастера нахмурилась.

— Странно, я не надевала его, как приехала. Поднявшись в комнату, первым делом сняла браслет и положила на стол, а теперь не могу найти.

— Может, закатился куда-нибудь в угол. Филемон поищет. Он убирает гостевые комнаты.

Филиппа посмотрела на служку:

— Да, я видела тебя, когда уходила, примерно час назад. Он тебе не попадался, когда ты подметал?

— Я еще не подметал. Как раз пришла мисс Марджери, и мне пришлось прерваться.

— Филемон вернулся, чтобы убрать вашу комнату, но мисс Марджери… — аббат заглянул в комнату, — молится.

Девушка с закрытыми глазами преклонила колени на скамеечке — вероятно, просит прощения за свой грех, с надеждой подумал Годвин. Ричард стоял позади, сложив руки и что-то бормоча. Ризничий отступил в сторону, давая Филиппе пройти. Та подозрительно взглянула на деверя.

— Здравствуй, Ричард. Ты обычно не молишься по будням.

Он приложил палец к губам, указывая на Марджери. Леди не смутилась:

— Марджери может молиться, сколько ей угодно, но это женская комната, поэтому, пожалуйста, выйди.

Епископ, ничем не выдав облегчения, вышел, закрыл дверь, развернулся и уткнулся в Годвина. Может, он и хотел возмутиться, что тот осмелился войти в комнату, не постучав, но чувство вины, видимо, мешало ему с криком наброситься на монаха. С другой стороны, епископ не мог попросить сохранить тайну, ведь тем самым он оказался бы в полной власти ризничего. Повисло гнетущее молчание. Не дав Ричарду оправиться, Годвин сказал:

— Никто ничего не узнает.