Иисус: Возвращение из Египта - Райс Энн

Но ни от кого не услышал я ответов на вопросы, которые глодали мою душу. Я изо всех сил старался не забыть мамины слова, — я повторял их всякий раз, когда делал какую-то медленную работу, например шлифовал ножки стола, или когда мы шли в школу или возвращались обратно. Но меня всегда отвлекали разговоры или пение, и я не мог как следует сосредоточиться. Конечно, я помнил, что сказала мне мама, но помнил не слова, а образы. Моей маме явился ангел; ни один мужчина не был моим отцом… Но что все это значит?

Я думал над этим, когда только мог, но у нас было много работы и разных дел.

Всегда, когда я не работал, я навещал раввинов. Я не хотел уходить от них. Рав Берехайя очень интересовался нашей жизнью в Александрии и часто расспрашивал меня об этом городе. Ему нравилось слушать, как я рассказываю, и его жене Мириамне, той самой богатой и совсем еще не старой женщине, нравилось, и ее отец, старик с белыми волосами, часто приходил в ту комнату, где мы беседовали.

Рав Берехайя прочитал свитки Филона, которые подарила ему наша семья, и у него возникли вопросы о Филоне, на которые я, как мог, ответил, особенно подчеркивая, что Филон всегда был добр и щедр ко мне и даже водил меня посмотреть Великую синагогу, и упомянул, что Филон изучал Закон и писания пророков и говорил о них так, как будто был раввином, хотя был недостаточно стар для этого, как считали люди. И я подробно описал прекрасный дом Филона — но не слишком подробно, как положено.

Плотник должен внимательно относиться ко всему, что он говорит о домах тех, на кого работает. Дом — это личное владение, меня всегда этому учили. Однако дом Филона наполняли молодые ученики, туда приходили александрийские раввины, и поэтому я счел возможным описать узоры на мраморном полу и полки со свитками, поднимающиеся к самому потолку.

Еще мы говорили о порте Александрии и о Великом маяке, который я отлично разглядел, отплывая с семьей на корабле. И я рассказал о храмах, которые не мог не видеть даже самый послушный еврейский мальчик, поскольку они стояли повсюду и были очень красивы, и о рынке, где можно купить практически все, что угодно, и о том, что люди в Александрии говорят и на греческом, и на латыни, и на многих других языках.

Я тоже знал несколько слов по-латыни, правда, совсем немного.

Всем было интересно послушать и о кораблях, а мне в Александрии довелось видеть много судов, потому что там были не только морские суда, которые отправлялись из порта в Грецию, Рим и Антиохию, но и речные, ходившие по реке Нил.

Порой мне казалось, что в таких рассказах я вижу Александрию отчетливее, чем когда жил в ней. Наверное, потому, что вопросы Мириамны и старого раввина, ее отца, помогали мне вспомнить то, что забылось или стерлось из памяти. Я вспомнил о библиотеке, которую перестроили после того, как ее сжег Юлий Цезарь. И я вспомнил об особом еврейском празднике, когда мы отмечали перевод Закона и писаний пророков и других священных книг на греческий.

Здесь, в Назарете, никто не собирался учить нас на греческом языке, но этот язык в округе знали очень многие, особенно в Сепфорисе, где располагались говорящие на греческом языке солдаты царя. Говорили на нем и большинство ремесленников, и наши раввины (они не только говорили на нем, но и писали). Они знали греческий перевод Писания. У них были его копии. Так они мне сказали. Но учили нас здесь только на иврите, а дома и между собой мы говорили по-арамейски. В синагоге Писание читали на иврите, а потом раввин объяснял прочитанное на языке, понятном для всех. Это делалось для того, чтобы те, кто не знает священного языка, все равно могли понять, о чем говорится в Писании.

Я бы хотел все время проводить вместе с равом Берехайей. Но этому не суждено было сбыться.

Мы с Иосифом недолго занимались ремонтом нашего дома. Вскоре нам пришлось пойти в Сепфорис, потому что там было очень много работы. Люди нуждались в крыше над головой после ужасной войны, и у них имелись деньги, чтобы заплатить. Нам даже предлагали заплатить в два раза больше, чем полагалось за день труда, но Иосиф не брал таких денег, прося ровно столько, сколько мы обычно получали в Александрии. И он брался только за такую работу, где мы, по его мнению, были нужнее всего.

Он и его братья и мой дядя Клеопа осматривали руины дома, расспрашивали владельцев о том, что оставалось непонятным, и потом выстраивали дом заново точно так, как было. Они сами следили и за покраской, и за оштукатуриванием, и за каменотесными работами и заботились о том, чтобы было сделано все, от начала и до конца, как принято это было в Египте. Мы с Иаковом научились ходить на рынок и отбирать рабочих из людей, собравшихся там в поисках заработка.