Любовь и Рим - Бекитт Лора

Главное, чтобы отец ничего не узнал, остальное — не так уж важно».

Войдя в дом Луция Ребилла, Децим велел позвать Ливию. Его попросили подождать, и он нервно томился, переступая с ноги на ногу, будучи не в силах думать ни о чем, кроме предстоящего разговора.

Наконец в глубине зала появилась высокая фигура в белом. Луций. Он подошел и поздоровался — дружелюбно, но без улыбки.

— Ливия только что встала. Она скоро выйдет. Могу я узнать, что привело тебя в мой дом в столь ранний час?

Децим заколебался, не зная, что ответить Возможно, Ливия не располагает такой суммой, а если и да, согласится ли дать ему деньги без ведома мужа? Если нет, то, начав действовать, что называется, через голову Луция, он поставит себя в весьма неловкое положение.

— Мне нужна помощь, — тихо сказал он. В лице Луция отразилось удивление.

— Помощь? — повторил он. — Что ж, я тебя слушаю.

— Дай мне денег, — выдавил Децим. — Я все верну… потом. В эту минуту он ненавидел себя — за все случившееся, за то, что приходится держать ответ перед Луцием Ребиллом, римлянином до мозга костей, умным, расчетливым и таким же жестким и холодным, как блеск отшлифованного алмаза, безупречным, как белизна сенаторской тоги.

Луций внимательно смотрел на стоящего перед ним юношу. Сейчас особенно бросалось в глаза его сходство с Ливией — то же слегка беспомощное и одновременно твердое выражение лица, теплый оттенок кожи и лишенные привычной римскому взгляду остроты и резкости черты.

Нельзя сказать, что Луцию не нравился Децим, просто он никогда не воспринимал его всерьез.

— Денег? Сколько?

— Десять тысяч сестерциев. Наступила пауза.

— Зачем?

Децим пробормотал, краснея от мучительного злобного унижения:

— Я должен одному человеку.

К счастью, на этом Луций прекратил расспросы. Он ничего не говорил, он думал. Наконец сказал:

— Это большая сумма. Но я дам ее тебе. Взамен ты должен оказать мне кое-какую услугу.

Сердце Децима радостно подпрыгнуло, и одновременно в его душу закралась тревога.

— Вряд ли я смогу чем-то помочь тебе, Луций.

— Сможешь, — отрезал тот. Потом кивнул: — Идем со мной.

Децим покорно пошел следом. Они остановились между колоннами. Здесь было темновато и пахло сырой штукатуркой. Луций невозмутимо произнес, глядя прямо в глаза собеседнику:

— Мне нужно имя — имя мужчины, с которым твоя сестра встречалась до замужества.

Ничто не удивило бы Децима сильнее, чем эта фраза. Он вытаращил глаза и молчал, между тем как Луций продолжал с потрясающей рассудительностью и серьезностью:

— Ты делаешь то, что необходимо мне, я даю тебе то, чего хочешь ты. Можешь не спешить возвращать деньги. Твой отец ничего не узнает. И не говори, что тебе неизвестно это имя.

— Но зачем оно тебе? Не понимаю. Вы с Ливией женаты два года, и, по-моему, у вас все хорошо. Что ты собираешься предпринять?

— Ничего. Я просто хочу знать. Вот и все.

— Но этот человек давно уехал из Рима и…

Луций остановил его решительным жестом:

— Это тебя не касается. Могу сказать одно: не ответишь на мой вопрос — не получишь денег.

Децим смирился. Сейчас ему нужны были деньги — остальное не имело значения. И все же он спросил для успокоения совести:

— Ливия не узнает?

— Конечно, нет. Я сам заинтересован в секретности этого разговора.

Тогда Децим произнес, подавив вздох:

— Его зовут Гай Эмилий Лонг.

В мозгу Луция вспыхнула искра. Он немедленно вспомнил. Гай Эмилий Лонг — молодой человек знатного рода. Насколько удачливый — неизвестно, но, кажется, богатый, очень богатый. И красивый. Луций стиснул пальцы. Конечно, ничего удивительного, что Ливия им увлеклась.

Децим ушел, а Луций все не мог успокоиться. В нем взыграл уязвленный собственник, и в то же время он чувствовал себя оскорбленным в каких-то искренних и глубоких чувствах. Да, Децим был прав, их брак с Ливией считался удачным и все же… Иногда Луций ловил себя на мысли, что хотел бы увидеть, как она смеется, веселится, безудержно радуется жизни, ведь ей было всего двадцать лет. Порою ему хотелось спросить: «Чего ты желаешь?». Но он не решался. Он не знал, какою Ливия была с тем, другим, и это угнетало его.

Луций вошел в комнату, где жена одевалась и причесывалась. Оказалось, Ливия почти готова: она сидела на стуле, и две рабыни заканчивали укладывать ей волосы.