Эмма Браун - Бронте Шарлотта

Мне не нужны были торжественные признания и сентиментальные уверения в любви. Ведь Финч подарил мне самый дорогой подарок – себя самого. Так как мое сердце давно принадлежало ему, то я считала, что уже ничто не сможет помешать нам быть вместе до конца наших дней.

О, как же беззащитна и наивна молодость! Финчу было всего восемнадцать. Он не мог распоряжаться своими деньгами до тех пор, пока ему не исполнится двадцать один год. Он предупредил меня, хотя я это и сама прекрасно понимала, что его родители не одобрят наш союз. Они лелеют честолюбивые планы найти ему невесту, равную по социальному положению и уровню достатка. Они бы скорее согласились с тем, чтобы их старший сын умер, чем женился на дочери бедного портного.

Финч поклялся, что сделает все, что в его силах, для того, чтобы уклоняться от матримониальных планов своей матери до обретения независимости. А пока же мы решили никоим образом не выказывать своих чувств для того, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. Однако невозможно было полностью скрывать радость, переполнявшую мою душу и помогавшую преодолевать все тяготы жизни в этом внешне благополучном доме. Встречались мы теперь в основном только в официальной обстановке, но я даже испытывала некое удовольствие оттого, что у нас есть общая тайна. Наши свидания наедине были крайне редки. Приблизительно раз в месяц мы позволяли себе такую «случайную» встречу. Встретившись, мы не могли наговориться. Беседа текла как бурный поток. Мы говорили о книгах и делах с такой страстью, которую далее не подозревали в себе.

В тот день, когда он поцеловал меня, я работала в саду вместе с детьми. Мы высаживали луковицы цветов. Дети так вывозились в земле, что перед обедом я отправила их умываться и заканчивала работу самостоятельно. После того как они ушли, я решила воспользоваться своим одиночеством и, закрыв глаза, наслаждалась теплыми лучами солнца. Я думала о Финче (оставаясь одна, я почти всегда думала о нем). В этот момент он случайно оказался рядом, подошел ко мне, тихо сел на траву и поцеловал. Это было чистейшим блаженством. Такого удовольствия мне в жизни еще не приходилось испытывать. Поцелуй был недолгим. Я открыла глаза, и мы оба засмеялись: меня насмешила его дерзость, а его – мое смущение. Он сжал мою руку и ушел в дом.

– Финч поцеловал Айзу, – важно провозгласила маленькая Дороти во время обеда.

В столовой наступила такая тишина, что даже почти бесшумные движения слуги казались оглушительным грохотом. Миссис Корнхилл словно окаменела, хотя ее глаза внимательно смотрели прямо на меня. В них полыхал гнев.

– Не дразни меня, Дот, – мягко сказал Финч. – Остальные могут просто не понять твоей шутки. К тому же я уверен, что мисс Кук говорила тебе, что лгать грешно.

– Я не лгу! – закричала девочка, защищая себя от незаслуженного обвинения. – Я видела вас. Айза послала нас умываться, но я забыла свою куклу и вернулась. Вы сидели на траве. У нее были закрыты глаза.

Я ждала, что сейчас на меня обрушится праведный гнев. Я была уверена, что заслужила это наказание. Миссис Корнхилл продолжала вести себя чрезвычайно любезно. Богатые люди считают бессмысленным открыто выражать свой гнев. Они прекрасно осознают свою власть над людьми и умеют ею пользоваться. Она спокойно ела мясо и пила вино. Приятным и ровным голосом она сказала: «Должна заметить, Финч, что мисс Кук не тот человек, который может научить Дороти искренности».

Вы и представить себе не можете, какой ужас меня охватил. Естественно, что мне уже кусок в горло не лез, но я должна была сидеть за столом и делать вид, что ем, так как мои маленькие воспитанники во все глаза смотрели на меня, даже не пытаясь скрыть своего непомерного любопытства. После обеда мне пришлось повести их на прогулку. Когда мы вернулись, то я обнаружила, что Финч куда-то исчез. Меня ожидала миссис Корнхилл. Она пригласила меня в гостиную.

Окинув меня взглядом, она повернулась ко мне спиной, и мне ничего другого не осталось, как рассматривать эту прелестную комнату. Стены здесь были серовато-белого цвета, на окнах висели золотистые шторы, а в длинных зеркалах, похожих на огромные вазы, отражалась яркая зелень сада.

– Мой сын, – начала она очень ровным и спокойным голосом, – признался в том, что неравнодушен к вам.

Я стояла, опустив голову, и молчала. Я была невероятно горда тем, что у Финча хватило мужества во всем признаться матери, но мне было страшно.