Эмма Браун - Бронте Шарлотта

– Как же его звали, Сара?

– Я не знаю, сэр. Но точно могу сказать, что не так, как вы его назвали.

Глава 12

Рождественским утром я сказала Матильде, что нам сегодня придется выйти в общество.

– Как вам будет угодно, – ответила она.

– Это означает, что тебе этого не хотелось бы.

– Нет, мадам.

Когда же я спросила ее о причине такой нелюбви к выходу в общество, Матильда ответила, что она уже разочаровалась в людях. Тем, кто не видел, какое уныние и отчаяние выражало в этот момент ее лицо, ответ этот может показаться несколько необдуманным. Но, несмотря ни на что, у нас с ней сложились хорошие отношения. Хотя было бы преувеличением утверждать, что она уже привыкла к новому месту жительства и успокоилась. По ночам она спала очень беспокойно – часто вздрагивала и просыпалась. Казалось, что ее преследуют кошмары. Днем же она почти все время проводила в своей комнате, находя в этом какое-то особое удовольствие. Она перенесла туда книги, стоявшие на полках в гостиной, и положила их возле кровати. Кроме книг она также сносила в свою комнату различные безделушки – камеи, декоративные вещицы, всяческие поделки – для того, чтобы придать комнате какое-то особое значение. Изменения коснулись даже кровати, на которой она спала. Она поменяла светло-голубое одеяло на то, которое я когда-то вышила своими руками. Она, словно птичка, сидела в этом своем гнездышке и читала книги. Часто, сидя за туалетным столиком, она подолгу всматривалась в свое отражение в зеркале. Но делала это совсем не потому, что ей, как всем девочкам, нравилось любоваться собой, и даже не потому, что она чувствовала некоторую неуверенность в своей внешней привлекательности. Нет, она просто смотрела и задавала себе тот же самый вопрос, который ей уже неоднократно задавали другие люди: «Кто же я на самом деле?»

Тем не менее, мы с ней даже предприняли небольшое путешествие. Мы побывали в Руксбери, и я показала ей бакалейную лавку, которая когда-то принадлежала моему мужу. Она несколько расстроилась, что эта процветающая лавка принадлежит теперь другому владельцу и на вывеске уже нет фамилии Челфонт. Потом мы походили по другим магазинам, купили подарки для моих многочисленных друзей и знакомых, приобрели также для моей гостьи ткань на платье и пару крепких ботинок, подходящих для прогулок по нашей холмистой местности. Она, конечно, сначала отказывалась что-либо покупать, но потом все-таки согласилась. Матильда оказалась человеком экономным и, прежде чем купить какую-нибудь вещь, все тщательно обдумывала и взвешивала. Ей нравились тонкие ткани мягких, неярких тонов. Я похвалила ее выбор и сказала, что теперь она стала больше похожа на себя настоящую. Она ответила, что если бы можно было создать саму себя с помощью одежды, то нам следовало бы возносить молитвы платяному шкафу. В наших отношениях наметился значительный прогресс. Мы с ней уже долго и помногу беседовали. Больше, правда, на отвлеченные темы, а не о чем-то конкретном. Хотя наши беседы напоминали извилистые тропинки, изобилующие знаками «Осторожно! Запрещенная территория», тем не менее по многим вопросам наши с ней мнения совпадали.

– Не могу поверить в то, что ты так сильно утомилась от общения с людьми, – мягко сказала я, так как уже знала по опыту, что она сама должна справиться со своим плохим настроением. – Ведь ты можешь встретить кого-нибудь, с кем тебе приятно будет познакомиться. Ну же, скорее надевай шляпку. Сначала мы зайдем в церковь и помолимся о том, чтобы это испытание было не слишком суровым.

Когда мы вышли из божьего храма, ко мне подошли некоторые из моих соседей, чтобы поздравить меня с праздником. Только меня одну. Они словно не замечали мою спутницу. Хотя на ней было новое пальто и новая шляпка, этого было явно недостаточно, чтобы произвести на них впечатление. Лишь сестры Вилкокс не обошли ее своим вниманием. Они молча пожирали глазами маленькую и неприметную девочку. Это так встревожило ее, что она буквально спряталась за мои юбки. Я строго посмотрела на них, и они сразу же отвели глаза в сторону, занявшись кем-то из своих знакомых.

Я так и не поняла, чем был вызван их пристальный интерес – то ли их совесть замучила, то ли они кипели от негодования, – меня это, собственно говоря, совсем не интересовало, зато мне доставляло истинную радость то, что рядом со мной стоит это маленькое существо. Ее личико было хмурым, брови задумчиво сдвинуты. Испугавшись, она крепко сжимала мою руку. Сейчас я чувствовала то же, что чувствует любая мать, когда ее дети находятся рядом с ней, – спокойствие и огромную гордость. И мне было совершенно все равно, что об этом думают остальные.