К востоку от Эдема - Стейнбек Джон

Адам не спеша провел пальцем по черной ленте на шляпе.

— Ты вот что — запиши адрес этих юристов и свяжись с ними сама, — сказал он.

— Что ты им обо мне писал?

— Ничего. Я написал Карлу, сообщил, что ты живешь в другом городе — и больше ничего. Карл умер, письмо получить не успел. Письмо передали адвокатам. Они об этом пишут.

— Из приписки видно, что писавший — твой приятель. Что ты ему ответил?

— Я еще не отвечал.

— А что собираешься написать?

— То же самое — что ты живешь в другом городе.

— Написать, что мы в разводе, ты не можешь. Мы не разведены.

— Я и не собираюсь так писать.

— Хочешь знать, сколько я возьму с тебя отступного? Сорок пять тысяч наличными.

— Нет.

— То есть как — нет? Торговаться тебе не с руки.

— Я не торгуюсь. Ты прочла письмо и знаешь столько же, сколько и я. Поступай как хочешь.

— С чего это ты такой хладнокровный?

— А с чего бы мне нервничать?

Она вгляделась в него из-под зеленого прозрачного козырька. Кудряшки окаймляли козырек, как плющ зеленую крышу.

— Адам, ты идиот. Тебе надо было молчать в тряпочку, и никто бы никогда не узнал, что я жива.

— Я знаю.

— Знаешь? И рассчитывал на то, что я побоюсь истребовать эти деньги? В таком случае ты просто набитый дурак.

— Мне все равно, как ты поступишь, — терпеливо отвечал Адам.

— Все равно? — Она саркастически усмехнулась. А если я тебе скажу, что у шерифа лежит в столе бессрочный ордер, оставленный прежним шерифом? На высылку меня из округа и штата, как только я для чего либо сошлюсь на тебя разглашу, что я твоя жена. Соблазняет тебя эта новость?

— Соблазняет на что?

— На то, чтоб выдворить меня из Калифорнии и забрать все наследство себе.

— Я же принес тебе письмо, — сказал Адам так же терпеливо.

— Я хочу знать, почему.

— Мне все равно, что ты думаешь я кем меня считаешь, — продолжал Адам спокойно. — Карл оставил тебе деньги в завещании. Оставил без всяких оговорок. Я завещания не видел, но деньги он оставил тебе.

— Ты затеял с этими деньгами какую-то замысловатую игру. Но ты меня не проведешь. Не знаю, в чем твоя игра, но я дознаюсь. — И, помолчав, сказала: — Но о чем я? Будто ты, простофиля, сам додумался. Кто у тебя в советчиках?

— Никто.

— А этот китаец? Он умен.

— Он мне советов не давал.

Адаму было самому странно, до какой степени он равнодушен. Он как бы отсутствует, хотя говорит с ней. Взглянув пристальней на Кейт, он удивился никогда прежде не видел у нее такого выражения. Кейт боится — боится его. Но почему?

Усилием воли Кейт согнала с лица страх.

— Ты такой честненький, да? Такой уж ангельски безгрешный, только крылышек не хватает.

— Крылышки тут ни при чем, — сказал Адам. — Деньги — твои, а я не вор. Мне все равно, что ты об этом думаешь.

Кейт сдвинула козырек кверху.

— Ты хочешь убедить меня, что принес мне эти деньги на блюдечке. Ну да ладно, я доберусь до подоплеки. Будь уверен, я сумею себя защитить. Думал, я клюну на такую глупую приманку?

— На какой адрес тебе пишут? — спросил он терпеливо.

— А тебе зачем?

— Я сообщу его тем адвокатам, чтобы связались с тобой.

— Не смей! — крикнула она. Положила письмо на счетоводную книгу и захлопнула ее. — Оно останется у меня. Я обращусь к юристу, будь уверен. Можешь больше не притворяться невинным ягненком.

— Да, конечно, сходи к юристу. Я хочу, чтоб ты получила завещанные деньги. Карл оставил их тебе. Они не мои.

— Я твою игру раскрою. Я докопаюсь.

— Ты, я вижу, не понимаешь, — сказал Адам. — Но мне в общем-то все равно. Я сам в тебе многого не понимаю. Не понимаю, как ты могла выстрелить в меня и бросить своих сыновей. Не понимаю, как ты и другие можете так жить. — Он указал рукой вокруг себя.

— А кто просит, чтобы ты понимал?

Адам поднялся, взял со стола шляпу.

— Ну вот, пожалуй, и все, — сказал он. — Прощай. И пошел к двери.

— А вы переменились, мистер Мышонок, — бросила Кейт ему вслед.Наконец-то завели себе женщину?

Адам остановился, обернулся не спеша, поглядел раздумчиво.

— Меня сейчас лишь осенило, — сказал он и подошел к ней близко, так что ей пришлось задрать голову, чтобы глядеть в высящееся над ней лицо Адама. — Я сказал, что не могу разобраться в тебе, — продолжал он медленно. Но вот сейчас мне стало ясно, в чем твое непонимание.

— В чем же оно, мистер Мышонок?

— Ты сведуща в людской мерзости. Ты мне снимки показывала. Ты играешь на всех слабых, постыдных струнках мужчины, а их у него, видит Бог, достаточно.