К востоку от Эдема - Стейнбек Джон

Гамильтонов тревожила Десси, но что можно поделать, когда она твердят, что с ней все в порядке. Только признается, что побаливает в боку, и даже сильно, но эти острые приступы боли нечасты и не продолжительны.

Потом умер Самюэл, н мир Гамяльтонов раскололся, как тарелка. Сыновья, дочери и друзья копошились в осколках, пытаясь как-то склеить все заново.

Десси решила продать свое дело (продавать-то было почти и нечего) и вернуться на ранчо, к брату Тому. Лина и Оливия знали об атом, а Тому Десси написала. Но Уиллу, хмуро сидящему за столом в котлетной, ничего не сообщили. В нем кипел гнев; наконец Уилл смял в комок свою салфетку и встал.

— Забыл одну вещь, — сказал он Адаму. — Встретимся в поезде.

Пройдя проспектом полювартала, он вошел в заросший бирючиной палисадник, позвонил в дверь.

Десси сидела одна за обедом; она пошла открыть с салфеткой в руках.

— Да это Уилл! Здравствуй, — сказала она и подставила порозовевшую щеку для поцелуя. — Когда ты приехал?

— Я по делам, — ответил оя. — Уезжаю следующим поездом. Хочу поговорить с тобой.

Она провела его в свою кухоньку-столовую, уютную, с цветастыми обоями. Машинально налила ему чашку кофе, поставила перед ним сахарницу, молочник со сливками.

— С мамой виделся? — спросила Десси.

— Я, считай, с поезда на поезд, буркнул он и спросил: — Десси, это правда, что ты хочешь вернуться на ранчо?

— Подумываю.

— Я не хочу, чтобы ты туда уехала.

— Но почему же? — приулыбиулась она.

— Что в этом худого? Тому там одиноко.

— У тебя здесь неплохой бизнес, — сказал Уилл.

— У меня никакого уже не осталось, — ответила она. Я думала, тебе это известно.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — угрюмо повторил он.

— Приказание от старшего брата. Но объясни, почему Десси нельзя ехать? — В ее улыбке была грусть, но она постаралась вложить в свои слова немножечко бодрой насмешки.

— Там слишком тоскливо.

— Вдвоем нам будет не так тоскливо.

Уилл сердито подергал себя за усы, сказал резко:

— Том не в себе. Не надо тебе быть там вдвоем с ним.

— Он нездоров? Ему, значит, требуется помощь?

— Я не хотел говорить тебе… По-моему, Том так и не пришел в себя после отцовой смерти. Он стал странный.

Она улыбнулась любяще.

— Тебе, Уилл, всегда казалось, что он странный. Раз у него не лежит душа к бизнесу, значит, странный.

— Не о том сейчас речь. Он все время о чем-то думает. Молчит. Бродит ночью один по холмам. Я к нему ездил на ранчо. Он стихи там пишет… Весь стол устлан листками.

— А сам ты, Уилл, разве никогда не писал стихов?

— Никогда.

— А я писала. И весь стол был ими устлан.

— Я не хочу, чтоб ты уезжала.

— Позволь мне решать самой, — сказала Десси мягко. — Я утратила что-то свое. Хочу обрести его снова.

— Глупости это.

Десси встала, обошла стол, обняла Уилла.

— Милый брат, пожалуйста, позволь мне решать самой.

Уилл сердито высвободился из ее рук и ушел. Он еле поспел на поезд.

2

Том встретил Десси на вокзале в Кинг-Сити. Она увидела его в окно, он нетерпеливо оглядывал вагоны. Том приготовился к встрече: лицо тщательно выбрито и лоснится, как темное полированное дерево. Рыжие усы подстрижены. На Томе широкополая шляпа с плоским верхом, нарядная коричневая куртка с перламутровой пряжкой на поясе. Туфли блестят на полуденном солнце — ясно, что перед самым прибытием поезда Том прошелся по ним носовым платком. Крахмальный стоячий воротничок туго охватывает крепкую красную шею, голубой вязаный галстук заколот булавкой в форме подковы. Шершавые бурые руки сжаты, сцеплены вместе — Том борется с волнением.

Десси рьяно замахала ему рукой из окна, крикнула: «Я здесь, Том! Я здесь!», — хотя знала, что Том не расслышит за шумом и лязгом колес. Сошла на перрон — Том стоит спиной к ней, глядит куда-то во все глаза, ищет. Десси подошла к нему с улыбкой.

— Прошу прощенья, сударь, — сказала негромко. — Вы не видели здесь человека по имени Том Гамильтон?

Он обернулся рывком, вскрикнул от радости, сгреб ее по-медвежьи, заплясал-закружился. Держа Десси в воздухе одной рукой, другой шлепнул ее сзади. Жесткими усами ткнулся в щеку. Затем, взяв обеими руками за плечи, вгляделся в нее. И оба, откинув головы, захохотали.

Вокзальный кассир высунулся из своего окошка, уперся в подоконник локтями, одетыми в черные нарукавники.

— Уж эти Гамильтоны! Ты посмотри на них, — сказал через плечо телеграфисту.