Праздник, который всегда с тобой - Хемингуэй Эрнест

— Они считают, что ты выглядел прекрасно. Публика с ума по тебе сходила.

— Ну конечно, — сказал Ларри. — Можно мне в понедельник с вами увидеться, поговорить о боксе и о разном?

— Конечно. В том же кафе «Наполитен», в двенадцать.

«Стад Анастази» оказался очень странным боксерским клубом.

Едкий запах лжи

Форда многие обожали. В большинстве, конечно, женщины. Но и некоторые мужчины любили его, узнав поближе, и многие старались относиться к нему объективно всю жизнь. Это были люди, которые, подобно Г. Дж Уэллсу, застали его в хороший период и видели, как плохо с ним обращаются.

Я не знал его в хороший период, хотя о его «Трансатлантик ревью» очень хорошо отзывались и в то время, и после. Лгут почти все, и дело не во лжи. Некоторых мы любили за выдумки и с надеждой ждали, когда они превзойдут себя. Но Форд лгал о том, от чего остаются шрамы. Он лгал о деньгах и о вещах, важных в повседневной жизни, — и давал тебе слово. Когда ему сильно не везло, он, случалось, мог дать тебе почти правдивый ответ. Если к нему приходили деньги или удача, он делался невозможен. Я старался относиться к нему объективно, не судить строго, не осуждать, а как-то поддерживать отношения, но думать и писать о нем точно и непредвзято — это было посуровее любого суда.

Я познакомился с Фордом у Эзры, когда мы вернулись из Канады с шестимесячным сыном, нашли квартиру над лесопилкой, на одной улице с Эзрой, и поселились там в середине холодной зимы. Эзра просил меня быть помягче с Фордом и не сердиться из-за того, что он лжет.

— Он всегда врет, когда устал, — сказал Эзра. — Сегодня вечером он был вполне ничего. Вы должны понять, Хем: он врет, когда устал. Однажды вечером он был очень усталым и рассказал мне очень длинную историю о том, как в молодые годы прошел через юго-западную часть Соединенных Штатов с пумой.

— А он когда-нибудь был на Юго-Западе?

— Нет, конечно. Не в этом дело, Хем. Он был усталый.

Эзра рассказал мне, как Форд — тогда еще Форд Мэдокс Хьюффер, — не сумев добиться развода с женой, поехал в Германию, где у него были родственники. Там он, по-видимому, оставался, пока не убедил себя, что стал гражданином Германии и получил законный немецкий развод. Когда он вернулся в Англию, его первая жена не согласилась с таким решением, Форд подвергся травле, и многие его друзья повели себя кое-как. Это отнюдь не вся история, все было сложнее, и в ней участвовало много интересных людей, — сейчас все они уже не так интересны. Любой человек, способный убедить себя в том, что он разведен, и преследуемый за такую простую ошибку, заслуживал некоторого сочувствия, и я хотел спросить у Эзры, был ли Форд усталым весь этот период; но я не сомневался, что был.

— Он поэтому сменил свою фамилию Хьюффер? — спросил я.

— Было много причин. Он сменил ее после войны.

Форд стал издавать «Трансатлантик ревью». Раньше, до войны, до семейных неприятностей, он редактировал в Лондоне «Инглиш ревью», и Эзра говорил мне, что это был отличный журнал, а Форд — великолепный редактор. Теперь под новой фамилией он основал новый орган. Была и новая миссис Форд, приятная темноволосая австралийка Стелла Боуин, серьезная художница, и у них была маленькая дочь Джулия, крупная для своего возраста, белокурая и воспитанная. Она была хорошенькая, и Форд сказал мне, что чертами и мастью она — почти копия его в детстве.

У меня была необъяснимая физическая антипатия к Форду — и не только потому, что у него плохо пахло изо рта: с этим я справлялся, стараясь каждый раз занять наветренную сторону. От него исходил другой отчетливый запах, не имевший ничего общего с запахом изо рта; из-за него для меня было почти невозможно находиться с Фордом в помещении. Этот запах усиливался, когда Форд врал, и был он сладковато-едким. Возможно, Форд испускал этот запах, когда уставал. Встречаться с ним я старался по возможности на открытом воздухе, а когда надо было читать рукописи в редакции, помещавшейся в типографии Билла Берда, я забирал рукописи на улицу и читал их, сидя на стенке набережной. Я предпочел бы читать их там в любом случае — на набережной было приятно, и освещение хорошее, — но, завидев приближающегося Форда, вынужден был всякий раз выходить на воздух.