Гомер. Илиада - Барикко Алессандро

Оба войска сохраняли молчанье. И тогда послышался могучий голос Менелая:

– Послушайте и меня, чье сердце сжигает и обида, и жажда отмщенья. Пора вам примириться – довольно бедствий вы претерпели из-за вражды между мной и Парисом, ее виновником. Мы сразимся вдвоем, и погибнет тот, кому суждено. А вы примиритесь немедля. Пусть ахейцы представят ягненка для жертвы Зевсу, а троянцы белого агнца и черную овцу – солнцу и земле. И пусть призовут владыку Приама, чтобы сам он клятву принес: его сыновья надменны и вероломны, он же стар, а старцы умеют прозорливо смотреть назад и вперед и соблюдать взаимную пользу. Пусть он придет и клятвой утвердит мир, чтобы никто не дерзнул нарушать то, что сделано именем Зевса.

Я слышал его слова и видел, что оба народа преисполнились радостью в чаянии положить конец изнурительной войне. Я видел, как воины спускались с колесниц, снимали доспехи, покрывая землю медным ковром. Никогда еще мир не был так близок. Я обернулся, отыскивая Нестора, мудрого старца Нестора.Я хотел заглянуть ему в глаза. И в его глазах увидеть конец войны, безумие жаждущего битвы и ярость оправдывающего ее.

Елена

В тот день я, словно простая служанка, в молчании сидела в своих покоях и ткала полотно, на коем представлены были сраженья троянцев и ахейцев в этой злосчастной войне из-за меня. Внезапно вошла Лаодика – прекраснейшая из дочерей Приама, и заговорила

– Выйди, Елена, взгляни на чудные деяния троянцев и ахейцев. Недавно сошлись они в долине, пылая жаждой битвы, ныне же молча стоят друг против друга, их щиты лежат на траве, а копья воткнуты в землю… Говорят, что Парис и Менелай будут биться за тебя в поединке и победитель тебя наречет супругой.

Лишь только услышала я эти слова, как слезы заструились из моих глаз, ибо охватили меня воспоминания о моем первом супруге, отечестве и родных. Я накрылась блестящим белым покровом и поспешила из дому по-прежнему со слезами в глазах. Достигнув башни Скейских ворот, я увидела троянских старцев, с высоты наблюдающих за долиной. Слишком дряхлые для сражений, они сильны были речами, будто цикады на деревьях, чьи голоса разливаются по окрестным рощам. Узрев меня, они т между собой:

– Невозможно осуждать сынов Трои и данайцев, что губят себя из-за подобной жены. Поистине красотой она подобна богиням. Но сколь она ни прекрасна, пусть возвратится на родину, и погибель не грозит ни нам, ни нашим детям.

Так говорили они, не решаясь, однако, поднять на меня взгляд. Лишь Приам обратился ко мне:

– Иди сюда, дитя мое, садись ближе ко мне. Передо мной ты невинна. Это боги наслали беду на меня. Подойди, отсюда ты сможешь увидеть первого мужа, родных и друзей… Назови мне имя того величавого мужа. Могучий, он видом похож на царя, хотя и не самый высокий, однако такого прекрасного и такого почтенного глаза мои не видали. Приблизившись, я отвечала ему:

– Я и почитаю и страшусь тебя, любезный мой свекр Приам. О, лучше б я встретила горькую смерть, когда решилась последовать за твоим сыном сюда, покинув брачное ложе, малую дочь и бесценных подруг… но так не случилось, и об этом я сокрушаюсь в слезах. Но ты хотел знать имя этого воина… Он – Атрид Агамемнон, мудрый царь и доблестный воин, некогда – о, если бы так продолжалось и ныне! – он был деверем мне, недостойной.

Приам продолжал взирать на ахейцев:

– А сей воин? Кто он? На целую голову ниже Агамемнона, но в плечах и в груди он пошире. Он ходит по рядам воинов, будто пышный шерстью овен между белорунных овечек.

– Это Одиссей, сын Лаэрта, что рожден на скалистой Итаке, мудрый и хитрый.

– Истинно так, – отвечал Приам, – я помню его. Некогда он приходил к нам вдвоем с Менелаем, присланный за тобой. Я принимал их в собственном доме. Речь Менелая была беглой, короткой и ясной. Будучи младшим годами, не был он многословен… Одиссей же, когда поднимался говорить речь, сперва стоял тихо, потупив взгляд, будто не знал, что сказать, или был рассержен, или даже безумен. Затем раздавался могучий голос, и казалось, что его слова несутся, как снежная вьюга. Нет, никто не дерзнул бы состязаться с ним в речах и не замечал больше его невысокого роста…

После, увидев Аякса, Приам спросил и о нем:

– А тот, огромный, могучий, что превосходит всех ростом?

Я поведала ему и об Аяксе, и об Идоменее, и о других ахейских вождях. Я узнавала быстрооких ахейцев и могла рассказать о них старцу, желавшему знать все о своих противниках. Но тут появился глашатай Идей и, подойдя к Приаму, возвестил: