Клей - Уэлш Ирвин

– Нужно только отодрать полоску, а потом спрятать её, и всё, – сказал он, кладя диск в карман.

Билли нахмурился, отошёл от нас, и вот он уже на улице.

– Конечно, Биррелл, ворчливая сука, мы не крутые спортсмены с аккуратной стрижкой, – сказал мне голи, – поджигатель грёбаный.

– Золотой клак Стенхауза, конь педальный, – рассмеялся я.

Голли с тем же деланным выражением на лице запел тему из «Белки-шпиона»:

– Где-е же-е ты-ы агент-бе-елка…

Тут вступаю я:

– … он кру-ужится по стра-не, как его зовут…

Тут мы прикладываем пальцы ко рту:

– Тс-с-с-с… Белка-шпион!

По кражам я не большой спец, а Голли, у него есть опыт, но не такой, как у мистера Теренса Лоусона и его старого дружбана Алека. Эти заморачиваются по полной: взламывают хаты, грабят магазины, весь набор. Перед выходом из дома нам с Билли пришлось переговорить с этим нечестивым пузырём молофьи. Мы сказали, что в отпуске никаких воровских дел быть не может. Кудрявый бес надулся и говорит:

– Мне уже давно не пятнадцать, а двадцать пять. Я в курсе правил поведения, уроды. Знаю, когда работать, а когда отдыхать.

Вышло так, что мы ещё и виноваты, что заикнулись.

Терри всегда называл воровство работой. Для него, наверное, это и было основным занятием, с тех пор как его уволили с развозки соков. И вот после всех прекрасных речей я сам вписался тырить. Вот почему Биррелл завёлся. Но в чём-то Голли прав: это ж преступление против разума. В таких условиях очень сложно ничего не спереть. Я же не сумасшедший, чтоб упускать такую возможность. Кроме того, нужда тоже есть: у меня уже много старых альбомов пошло по бороде.

В общем, вышел я из магазина, заглянул в соседнюю лавку, купил непрозрачный пакет и бутылку воды для веса, пошёл обратно и стал планомерно сдирать наклейки с дисков, после чего возвращался и сгружал их в пакет. Дамам за прилавком из-за полок ничего не видно. Нет ни камер, ни зеркал. Делать не хуй: просто приходится тырить. У Голли, однако, другой подход, он больше заботится о наживе, чем о личном интересе. Он надел маску Джуса Терри и беспощадно сметает самые популярные на сегодняшний день альбомы. Он берёт то, что купят в «Серебряном крыле», «Доспехе», «Уклонисте» и «Улье». Просто блевать тянего от его подборочки: сборник «Now That’s What I Call Music», тома 10, 11, 12 и 13. Фил Коллинз («Bur Seriously»), Глория Эстефан (Cuts Both Ways»), Тина Тёрнер («Foreign Affair»), «Симпли Ред» («A New Flame»), Катрин Джойнер («Sincere Love»), Джейсон Донован («Ten Good Reasons»), «Юритмикс» («We Too Are One»), куча Паваротти после Кубка мира, куча дерьма, с которым стыдно на глаза показываться, и это мне совсем не в кайф. Он светит мне каждым диском, доволен собой до жопы, фары под бейсболкой так и мигают. Не понимаю, как можно приколоться пиздить пластинки, которые ты даже не поставишь никогда.

Сам-то я по старому списку прохаживаюась. Это так называется, когда заменяешь древние пласты на компакты. Подумать, так это чистой воды надувательство: тебя вынуждают переходить с винила на CD. Если покупаешь CD-плеер, тебе должны всю коллекцию винила на новые компашки поменять. Я взял большую часть «битлов», «стоунзов», «цеппелинов», Боуи и «Пинк Флойда». На компактах я только старьё и слушаю, танцевальная музыка, само собой, должна быть на виниле.

Хорошо зашли, у каждого по полному пакету компашек. Пока мы идём к дому скинуть барахло, Белка-шпион смотрит удотом тоскливым. Тут же они с Голли затеяли бессмысленный спор на тему «жлобство-снобство», в который на районе вписываешься, как только научаешься говорить. Добравшись до дома, я позвонил Рольфу и Гретхен и предложил им встретиться на фесте, если они, конечно, не прочь выпить. Потом мы резко срываемся на станцию и садимся на поезд до Мюнхена.

В центре мы зашли немного размяться в паб и уже собирались идти на встречу с Терри и его птичкой в фестивальную палатку «Хакер-Сайкор», где планировалось уже всерьёз подойти к вопросу распития. И тут кто бы, вы думали, выплывает, идёт к нам собственной персоной, пташку тянет за руку? Подружка Терри Хедра – сытная пиздец. Когда он нас представлял, мне пришлось избегать взглядов Голли и Билли. Думаю, что первое, о чём они подумали, - был минет. Что она нашла в Терри – мне никогда не понять. Я поделился с Билли, пока Голли хвастал Лоусону нашими воровскими успехами, и тот ответил:

– Да это просто оттого, что она иностранка, для тебя это экзотика. Она ничего себе, но если б она была из Вестер-Хейлз, ты бы подумал – тёлка как тёлка, обычная.

Я снова взглянул на девушку и постарался представить её в торговом центре Вестер-Хейлз жующей хлебцы «Кроуфорд», и понял, что Биррелл по-своему прав. Но правда и то, что мы сейчас не в Вестер-Хейлз. Когда мы шли по улице, Терри обратил внимание на вывеску на фасаде большого общественного здания.

– Зацените, пацаны, ну, притормозите.

Написано по-немецки, но внизу есть английский перевод:

КОМИТЕТ ГОРОДОВ-ПОБРАТИМОВ

МЮНХЕНА И ЭДИНБУРГА

ГОРСОВЕТ МЮНХЕНА ПРИВЕТСТВУЕТ

МОЛОДЁЖЬ ЭДИНБУРГА

– Это вы – молодёжь Эдинбурга, – хихикнула Хедра.

– Так и есть, бля. Нам здесь налить должны. На халяву. Это ж мы и есть молодёжь Эдинбурга, – с гордостью сказал Терри.

– Нам туда нельзя, – замотал головой Билли.

Голли пренебрежительно посмотрел на него. Терри деланным пидорским голоском сказал:

– То нельзя, это нельзя. Где кураж, Биррелл? На ринге оставил? – Он ударил Билли в плечо, не обращая внимания на его растущее раздражение. – Вспомни Саунеса! Где наша не пропадала!

Грэм Саунес сам из наших краёв, и для Терри остался героем даже после того, как стал менеджером гуннов. Когда Саунес сделал перманент и обзавёлся эспаньолкой, Терри, желая походить на него, даже отрастил себе бородку, которая смотрелась как пушок на жопе. Если он хочет кого-то сподвигнуть, он всегда говорит: «Вспомни Саунеса». В детстве мы часто видели, как он возвращался с тренировки. Однажды он дал Терри пятьдесят пенсов на сладости. Такие вещи не забываются. Терри простил ему даже ту гнусную подножку Джорджу Маккласки на Истер-роуд несколько лет назад.

– Маккласки сам без мыла куда хочешь влезет, не фиг было брать «виджи» в «Хибз», вот в чём дело, – говорил он на полном серьёзе. Каждый дурак знал, что Саунес сам – «джамбо», но Терри как будто не хотел этого замечать. – Саунес – «хибби», мать вашу, – заявил он. – Если б он был в городе, то отжигал бы с пацанами из «Си-си-эс» в дизайнерских шмотказ, а не пукал бы с вами, гопниками, «джамбо» засаленными.

Какого хуя он тут дизайнерские шмотки приплёл? У Терри такое же представление о моде, как у Сидни Дивайна об эйсид-хаусе. Так или иначе, но, вспомнив Саунеса, мы целеустремлённо поднялись по каменным ступеням, ведущим в здание. В дверях нам преградили путь два здоровенных охранника. Мне чего-то Саунеса вспоминать сразу расхотелось. К счастью, за мордатыми возник чувак в костюме и велел им расступиться. Биррелл же, накрученный Терри, похоже, готов был уже выступить. Нам улыбался бородатый мужик, похожий на Рольфа Харриса, в дорогом пиджаке, с какими-то бумагами в руках.

– Я Хорст. А вы делегаты из Эдинбурга?

– Так и есть, начальник, – сказал Голли, – для друзей мы Амстердамская Сборная Молодых Психов и Беспредельщиков.

Хорст потеребил бороду.

– Амстердам не подойдёт. Мы ждём группу из Эдинбурга.

– Да он прикалывается, приятель, эдинбургские мы до мозга костей, – объяснил Терри. – Перед вами трое «хибби» и один «джамбо». Убогих представителей «виджи» среди нас нет.

Хорст оглядел нас одного за другим, потом заглянул в бумаги, потом снова на нас.

– Отлично. Нам сообщили, что рейс задерживается. Молодцы, что так быстро добрались из аэропорта. Кто из ваш чемпинон по сквошу – Мардо Кампбел-Льюис из Барнтога?

– Вот он, – указал Терри на Билли, потому что из нас у него наиболее спортивный вид.

Хорст вытащил бэдж делегата, передал его Бирреллу, и тот стыдливо его нацепил. Тут он посмотрел на Хедру, которая спокойно его рассматривала. Нормальная девчонка, чёткая.

– А где остальные девушки?

Голли схватился за серёжку.

– Хороший вопрос, приятель. С тех пор как мы сюда приехали, с девушками нам не слишком везёт – не даёт никто.

Билли вмешался, чтобы заглушить наш хохот.

– Они едут за нами.

Нас провели в холл, где с потолка свисали громадные люстры, а за столами благопристойно заседало множество делегатов. Они ели и пили, а официанты и официантки им прислуживали. Хорст выдал нам пригласительные, Голли схватил бумажку и говорит:

– Это я, Кристиан Нокс, молодой изобретатель из колледжа Стюартс-Мельвиль.

– А кто Роберт Джонс, скрипач… из ФОК… фестивального общества Крэмиллара… – спросил Хорст.

Это по мне.

– Это я, приятель. Только не ФОК, а ОФК.