Клей - Уэлш Ирвин

– Да ладно, Голли, – говорю, – я сказал, что ты неплохо выглядишь, но чтоб сравнивать тебя с подарочной коробочкой с блестящей крышечкой – такого не было. Выше голову, сынок! В конце концов, – я встал в позу, изображающую старика Блэки из нашей школы, – есть мнение, что в современной системе среднего общего образования нет места гражданскому и религиозному воспитанию. Я этих модных взглядов не разделяю. Как, скажите, образование может быть общим без воспитания ГРАЖДАНСКОЙ позиции и РЕЛИГИОЗНОГО видения мира?

Ну наконец-то он засмеялся. Билли всё это прослушал, поднялся и говорит:

– Пойдём, Голли, прогуляемся.

Голли встал. Вернулась Гудрун, и Билли, отступив, кивнул на неё. От этого Голли ещё больше развеселился, и они вышли вместе в сад.

За вертушки встал Вольфганг, и музон снова потихоньку набрал обороты. Рольф трясёт головой и смеётся. Здоровяк поставил мощнейший трек, сучара, и я чувствую, как накрывает табл, меня слегка мутит, в ушах отстранённый звон, и если я сейчас не встану, то тут же и зарублюсь. Народ побросал мешки и стулья и вывалил на танцпол. Нужно добыть эту тему, не забыть выяснить, кто это. Немцы пустились в пляс, все, кроме Марсии, которая, как они говорят, не очень радостная. Эта хрень с нацизмом где угодно могла всплыть. Нам говорят, что нацисты – психи, но может, они не большие психи и извращенцы, чем либералы. Просто тогда менялась эпоха и у всех поеахала крыша. Это может произойти когда угодно и где угодно. Мне так кажется, судя по развитию событий, что капиталистическая система никогда не станет устойчивой. Найдётся чувак, способный восстановить порядок, и богатые впишутся в расклад, если он оставит их при своём. И произойдёт это в ближайшие лет тридцать.

Вот что меня поражает. Нацики – это не кто-то там. Они есть в каждом народе, как в каждом человеке есть какое-нибудь зло. И беспредельничают они чаще всего потому, что сами боятся или же все вокруг их опускают. Только с любовью мир станет лучше, и я буду дарить эту любовь вместе с музыкой. В этом моя миссия, вот почему я N-SIGN. Карл Юарт им никогда не нравился, потому он – безмозглый мальчишка, выкидывающий руку в нацистском салюте перед таблоидным фотографом, чисто ради прикола, на отдыхе с дружком по футболу. Безмозглый мальчишка даже не знал, кто они такие – эти нацисты, просто его всегда учили относиться к ним с ненавистью и отвращением. Зато он знал, как взбрыкнут чванливые упыри на работе, которые смотрели на него, слышали его окраинный говорок и считали его белым отбросом.

Карл Юарт – гопник, белое отребье – им не нравится. Зато им нравится N-SIGN. N-SIGN играет в ангарах на лондонских вечеринках, поднимает фонды антирасистских групп, любых гражданских организаций. Они обожают N-SIGN. И ни за что на свете не станут думать о том, что единственная разница между Карлом Юартом и N-SIGN состоит в том, что первый разгружал по складам коробки и получал копейки, тогда как второй крутит на тех же складах пластинки и зашибает будь здоров. Тот факт, что они относятся к этим двум так по-разному, говорит значительно больше о них, чем о Карле Юарте и N-SIGN. В пизду всё это, теперь я буду благоразумным и добродетельным. Прикосновение настоящей любви – это великая удача, и это не в твоих руках. Лучшее, что ты можешь сделать, что действительно в твоих силах, – это стать правильным.

Я встал и пошаркал немного с Рольфом и Гретхен. Тут я услышал, как Терри говорит что-то Билли, стоя в большом коридоре, и пошёл разнюхивать, что к чему. Билли стоит на лестнице рядом с потрясающе красивой девушкой. Амазонка – пиздец, в убийственном облегающем платье в чёрно-белую диагональную полоску. Светлые волосы убраны наверх, надменный взгляд, выражение полнейшего самолюбования, всё говорит за то, что секс с ней будет потрясающий, но больше – ничего. В Биллином состоянии этого даже больше чем достаточно. Хедра тоже здесь, они с той, похоже, подружки. Меня никто не видит.

– Голли совсем чего-то ебанулся, я, бывает, за него прямо беспокоюсь, – говорит Терри. – А это история с моей кожурой. Что это такое? Скажи пожалуйста!

– Да он просто прикалывался. Посмеялся децл, – сказал Билли, раздражённый тем, что Терри отвлёк его от тёлочки, которую он, безусловно, клеил. Лоусон, возможно, сам хочет без мыла пролезть, несмотря на присутствие Хедры.

– Да, но смеяться тоже по-разному можно. Не знаю, что там с ним в турма приключилось. Может, его какой-нибудь здоровый пахан отпидорил. Вот у него крышняк и поехал на тему чужих шлангов.

– Ваш друг и нашим и вашим? – улыбнулась Хедра.

– Чушь собачья, – сказал Билли, обращаясь к Терри, но смотря на меня в поисках поддержки.

У Терри, похоже, наболело, и он хочет высказаться.

– Он об этом никогда не говорит. Что-то с ним там приключилось. Вы же видите, какой он с тех пор, как мы сюда приехали? Настроение скачет, как грёбаный раскидайчик.

Я вклинился в разговор, слегка ещё приходуясь таблой, отчего всё вокруг мерцало и поблёскивало.

– Дай ты ему отдохнуть, Тез. Его отец из тюрьмы не вылезал, и сам он отсидел два года ни за что, а потом что было, все мы знаем. И к тому, что там у него было на зоне, это никакого отношения не имеет.

Терри сурово так посмотрел на меня. Видно, что он поддатый, хоть алкашку держит как надо. Таблетки его никогда особо не интересовали.

– Я знаю, что ему непросто пришлось. Я за него во что хочешь впишусь. Не надо мне Голли расхваливать, Карл. Он мой лучший друг… ну и вы, конечно, тоже, и это не бухоя базар. Просто проглядывает в нём иногда червоточина, схуиебинка какая-то. То он вдруг препирается с ни хуя, соперничает, хуй проссышь в чём, то давай всех расхваливать, а себя опускать.

– У Голли обострённое чувство несправедливости, вот в чём дело, – говорю, – не просто так он в тюрьму за здорово живёшь посидел.

Билли бросил на меня холодный взгляд.

– У его малышки, может, тоже чувство несправедливости и всё такое, – говорит.

Даже сквозь таблетку я почувствовал, как кровь застыла в жилах. Терри глянул на меня, потом на Билли:

– Это был несчастный случай, Билли, ёб твою, ты здесь совсем не прав.

Билли поднял глаза и сморгнул.

– Это был несчастный случай, Билли, сам знаешь, – согласился я.

Билли кивнул:

–Знаю, я просто хочу сказать, что такие несчастья имеют привычку случаться, когда ты ведёшь себя как жопа.

Терри осклабился:

– Это всё началось с Головастика грёбаного. Полмонта и его дружка Дойла. Надо будет их почучить ещё разок.

Заява эта подвисла на время, пока мы задумались над собственной беспомощностью, ощущая её весомость и нашу ограниченность. Терри – пиздун голимый, я посмотрел на Билли и закатил глаза, и он, конечно, подумал то же самое. Полмонт – задрота, но он повязан на Дойла, и чтоб Терри что-то там говорил кому-нибудь из его банды – без мазы. Билли ему навалял, и то потому, что по работе он связан с ещё более крутыми разбойниками. Но таким, как мы с Терри, лучше с ними не связываться, если, конечно, не хочешь посвятить этому всю жизнь. А жизнь в таком случае может оказаться очень короткой. Потому что с этими упырями не разделаешься. Никогда. В пизду, у меня есть в жизни занятия поинтересней. Какой бы крутой ни была твоя туса, своё место лучше не забывать. На кладбище полно чуваков, которые так и не просекли эту иерархию. Есть такие уровни, на которые даже заглядывать не хочется. Точка.

Терри просто так не отпустит. Он вопросительно, даже с вызовом посмотрел на Билли.

– Дойл и этот упырь Полмонт. Они своё получат.

Билли пожал плечами, типа, не готов вписываться. Терри, однако, хитрая тварь, знает, как с нами работать, ему известно, на каких струнах играть, на какие кнопки жать.

Меня так его игры просто выводят.

– Только не отменяя, – говорю, – на хуя с этими упырями вендетту устраивать, Терри. Ты их никогда не одолеешь – они этим живут. А у нас и другие дела найдутся.

– Не такие они крутыши, как о себе думают. Вот тогда на Лотиан-роуд и Дойл был при пёрышке, и Джент там был, но Билли всё равно обоих сделал, и Полмонту задницу надрали, – завёл свою песню петух саутоновский, – я вот только об этом, Карл.

Но всё мы знали, что это только разговоры. Причём пьяный базар, скучнее которого нет, когда ты в таблах.

– В пизду, – сказал я Терри и повернулся к Бирреллу, – ты правильно решил, что если уж драться, то на ринге и за бабки, – говорю, стараясь поддержать Билли в положительном умонастроении, но сам поглядываю на здоровенный шрам у него на подбородке, который Дойл оставил ему выкидным ножичком. – Ты уложил его несколькими ударами, уже после того, как он, охуевший, оставил тебе шрам на всю жизнь. Потом тебе пришлось думать, не вернётся ли он, потому что все только и говорили, что ты его сделал. Ну и кто победил? По мне так – никто. С насилием так часто бывает: каждый пытается хоть на ничью вытянуть, а в итоге проигрывают все: