Клей - Уэлш Ирвин

– У тебя такой женщины, как я, и не было никогда, сынок, не то что эти фригидные сучки голливудские, да…

ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ

– Еби…

FF>>

Вперёд, проматываем жеманную сучку Джулию Робертс, её появление всё портит, ведь здесь должны быть только они с Ричардом…

PAUSE

PLAY

– Я скоро кончу, – это Ричард говорит лизе…

ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ

– О боже, Ричард…

ЖЖЖЖжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж…

Ричард пропихнул свой силиконовый хрен ещё дальше, и тут что-то сломалось. Перегретый мозг нечаянно перещёлкнуло предательским флэшбеком: ирландский парень в Сан-Антонио, шланг у него обмяк и прямо вывалился из неё, а он говорит: «Джизус, со мной такого раньше никогда не было…»

….ЖЖЖЖЖ….ЖЖЖЖЖ…ЖЖ..Ж…

Но с Ричардом не могло ведь такого случиться…

И всё.

Сука пиздец.

Батарейки. Батарейки ёбаный хуй.

Лиза рывком вытянула из себя влажный кусок силикона и натянула штаны. Она уже готова была рвануть в гараж; ненавидя себя, она думала, что у смышленой девочки в сумочке всегда есть «Дюрекс», но у той, что поумнее, – «Дюраселл».

Тут прозвенел дверной звонок. Лиза Леннокс нажала на пульт, изображение исчезло с экрана. Она напряжённо поднялась и пошла в прихожую.

СРЕДА, 1.37

Я снова на ногах, выхожу из палатки и штопором вворачиваюсь в массу чувственных тел. С флангов меня поддерживают Селеста Парлор и Риди.

– Давай, старина, выпляши всё. Выпляши, – подбадривают они.

Басовая линия синхронизируется с моим сердцебиением, и я чувствую, как сознание моё расширяется далеко за рамки черепа и серого вещества.

фффууушшшш

В клубах пыли извиваются в танце полуголые люди; одни в диком зарубе с выпученными глазами, другие изящно приплясывают, как танцоры кабаре в субботнем телешоу семидесятых.

И я закрутился, завертелся вбок и в сторону, вверх и вниз, подрагивая в неверном свете звёзд, пока не почувствовал, что горячую землю под моими ногами сменило нечто похожее на холодный мрамор.

Вот он я, я готов.

– Кейс, где мой кейс, – кричу я парню за вертушками, он кивает, указывая мне под ноги, Риди помогает мне подняться, я досатю из кейса первую пластинку и хочу её поставить. Вокруг подиума толпится народ, по толпе пронеслось: N-SIGN, N-SIGN…

Сквозь молву я слышу один голос, голос шотландца, насмешливый и злобный: «Да он обхуяченный в кал», – говорит он.

Изворачиваясь, они постепенно вырисовываются в клубах пыли, и клишированные движения позволяют мне идентифицировать их прежде, чем я вижу лица, на которые всё равно не состоянии навести достаточную резкость. Я слышу беспокойные голоса, я спеленут в липкие одежды, которые не дают коже дышать, душат меня, какая-то лампочка загорелась у меня в голове… я хочу содрать все слои, отделить плоть от костей, освободить дух из гниющей затхлой клетки.

…потоки горячего воздуха змеями обвиваются вокруг меня, мучают, сковывают движения.

Я рванул прямо на вертушки, с ногами, и увидел широкоротый ужас мальчиков и девочек; скрип царапающейся пластинки, и я падаю на твёрдую землю. Я чувствую то же, что супергерой, когда его сносят лазерной пушкой с крыши небоскрёба. Смертельную усталось скорее, нежели какую-то особенную боль.

Я просто смеюсь, и смеюсь, и смеюсь.

Вот он, матерый человечище, сбросил куртку и остался в армейских штанах и жилетке. На руке блестящая футбольная татуировка. Берти Блейд красуется, играет мускулами, а потрёпанный Осси Оул лежит у его ног. Риди! Он спрашивает, живой ли я. Вот и Хелена здесь, она что-то пытаеся мне сказать, но я только скалюсь как дурак.

Хелена?

Хелена здесь. Да мне, бля, приснилось, Хелена! Какого хуя…

Я бурчу что-то, как насытившееся плотоядное из какой-нибудь учебной программы, и её слова теряют смысл, испаряются в жаровне моих мозгов.

Зверь заурчал, потом открыл пасть, из его желудка поднялись протухшие пары, оскорбляя моё обоняние. Я отвернулся, поднялся на ноги и ломанулся в толпу, поближе к басам. Я слышку, как кто-то зовёт меня, но не теперешним моим именем, а тем, старым, но это девичье имя, не моё.

Карл – заводила среди девчонок.

СРЕДА, 20.30

Воспоминания о ДиСКОТеке «Волынка»

Джус Терри не мог поверить своему счастью, когда увидел, что всемирно известная звезда ждёт его в фойе «Балморала». На ней были дорогой по виду белый пиджак и чёрные, мягкого денима джинсы. Он порадовался, что не зря потрудился принять душ, и побриться, и откопать свой бархатный пиджак в стиле диско, хоть и выглядел тот теперь довольно скромно. Он постарался пригладить свою шевелюру гелем, хоть и подозревал, что к концу вечера она снова подымется.

– Привет, Кэт, как дела?

– Всё в порядке, – сказала она, оправляясь от первого шока, который она испытала, разглядев его. Он выглядел полным оборванцем, она ещё не видела, чтобы кто-нибудь так дурно одевался.

– Так-с… давай-ка бухнём в «Гилдфорде» через дорогу, а потом возьмём такси и поедем в Лейт. Пару ковшичков в «Бэй-Хорс», потом, может, переместимся в «Радж», слопаем чего-нибудь остренького.

– Давай попробуем, – осторожно согласилась Катрин, абсолютно сбитая с толку скороговоркой Терри.

– Я говорю «томат», ты говоришь «томато», – сострил Терри.

«Радж» - отличная идея, высший класс среди индийских забегаловок. До этого он был там только однажды, но эта рыбная пакора… Терри почувствовал, как поры во рту и слюни полились струёй, как вода из сприклерной системы в пылающем торговом комплексе. Когда они переходили Принцесс-стрит, он бросит оценивающий взгляд на Катрин. Тощая девка. И выглядит не очень. Однако немного карри-шмарри и пара пинт решат проблему. Ей надо отожраться шотландской говядины, и хуй с ним, с коровьим бешенством и ВИЧ, пусть не пугают. Видно было, что он произвёл на неё впечатление. Он, между прочим, тоже постарался, прикинулся как следует. Он рассудил, что богатые тёлки привыкли к определённым стандартам, их просто так с лёту не возьмёшь.

Они зашли в «Гилдфорд-Армз». Там было полно гостей фестиваля и офисных служащих. В толпе, в клубах дыма Катрин разнервничалась и вслед за Терри взяла пинту светлого. Они пристроились в углу, она стала быстро пить, и, когда осушила кружку наполовину, в голове уже немного шумело. Джус Терри, к её ужасу, поставил на музыкальном автомате «Я твоя жертва».

Скажи, что ты меня не любишь,

Взгляни же на меня, не гли.

Всю жизнь свою была я жертвой

Мужиков, что мучили меня, как ты

Бутылка водки на столе, таблетки.

Сознанье гаснет, я во мгле

Вся онемела, твоя жертва,

Ушла за страшный поворот судьбы.

Скажи, уж и не шевельнётся,

Когда увидишь ты мой труп,

Когда к остывшей плоти прикоснёшься,

Холодное сердце в груди.

Мне нечего сказать, любимый,

В душе всегда я знал, что

Беда ничем не отвратима

И что любовь обречена-а-а.

– Вот что я тебе скажу, тебе, наверное, грустно бывает петь такие песни. Я б уж точно на стенку полез. Я не такой, я предпочитаю ска. Весёлый музон, слыхала? Десмонд Деккер – наш чувак. Северный соул, вся туса. Помню, мы частенько ездили на автобусе в «Казино Виган», знаешь? – гордо заявил Терри. Он лгал, но полагал, что это должно произвести впечатление на тёлку из шоу-бизнеса.

Катрин кивнула вежливо, безучастно.

– Но больше всего я люблю диско. – Он расстегнул пиджак и, просунув в лацканы большие пальцы, распахнул его во всю ширь. – Оттуда и наряд, – добавил он с театральным жеманством.

– В восьмидесятых я много времени провела в «Студии пятьдесят четыре» в Нью-Йорке, – сказала Катрин.

– Язнаю парочку тамошних тусовщиков, – дерзко отпарировал Терри, – но здесь у нас было покруче: «Волынка», Бобби Макги, «Вест-Энд-Клаб», «Анабель»… до фига. Эдинбург – вот настоящая родина диско. В Нью-Йоке предпочитают об этом не вспоминать. Здесь это был больше… андерграунд… но в то же время и мейнстрим, если ты соображаешь, к чему я клоню.

– Нет, не понимаю, – настойчиво сказала Катрин.

Настала очередь Терри соображать. Это ж бред какой-то, размышлял он: некоторые тёлочки из янки начинают чего-то вякать, когда всё, что от них требуется, это отвечать вежливо, рассеяно кивать, как вела бы себя любая настоящая тёлка из местных.

– Долго объяснять, – сказал Терри, потом добавил: – Чтоб понять, о чём я, ты должна была бы побывать здесь в то время.

СРЕДА, 7.12

Меня отнесли обратно в палатку. Мной занялась Хелена. Волосы её собраны в два поросячьих хвостика, глаза красные, как будто она плакала.

– Ты так обхуячился, не понимаешь даже, что я тебе говорю.