Клей - Уэлш Ирвин

Катрин его не слушала.

– Я просто думаю… о космосе, – мечтательно сказала она.

Джонни посмотрел на небо, потом на тлеющую сигарету.

– Табак, – подытожил он, в общем, для себя.

Конечно, Джонни нравились стремительно прорезающие Вселенную снопы звёздного света и безграничные возможности, которые, казалось, они предполагают, однако он решил не говорить Катрин об этом. Слишком хлопотно было бы объяснять ей, что сейчас она находится в той части Шотландии, где делиться своими мечтами – это как делить один шприц на двоих: иногда вроде как и можно, но в итоге себе дороже. Кроме того, он уже готов был её оседлать. Он повернулся к ней, губы их встретились. Пошатываясь, они двинулись к матрасу с покрывалом, и Насморк надеялся, что к моменту, как они туда доберутся, страсть его достигнет предела, когда ни сухие крошки, ни пятна студента-задроты уже не будут иметь существенного значения.

4.00

Стюардесса смотрит на меня с едва прикрытым ужасом. Тот ещё пассажир: одежда загажена, голова обрита (для нормальной причи в пустыне слишком пыльно), и несёт от меня химическим распадом и землёй Новго Света. Лицо потное, всё в грязи. Стюардесса смотрит на наманикюренного стюарда с тележкой, и тот, заметив меня, закатывает глаза. Несчастный, что сидит со мной рядом, весь прямо изогнулся от меня подальше. Я не в состоянии летать. Я вообще ничего делать не в состоянии.

Самолёт зарычал, рванул; меня пришпилило к креслу, и вот мы в воздухе.

– У нас был воздух, Хелена, – слышу я пару раз. Это я же и говорю. Самолёт выравнивается, и надо мной нависает другая стюардесса.

– С вами всё в порядке?

– Да.

– Не шумите, пожалуйста. Вы мешаете другим пассажирам.

– Простите.

Я стараюсь не сомкнуть глаз, хотя поспать мне просто необходимо. Но как только они закрываются, я проваливаюсь в пиздец какое безумство: меня окружают черти и змеи, толпятся лица забытых и мертвецов, и я начинаю что-то нести, пока усилием воли не возвращаюсь в сознательное состояние, поддерживать которое нет никакой возможности.

Несведущий и осведомлённый.

Несведущий никогда не сможет заставить осведомлённого не принимать наркотики. Тут старик Кант Иммануил с Последними каннибалами абсолютно прав: феномен и ноумен суть одно и то же, но каждый человек способен увидеть феномен только через призму собственного опыта.

Поэтому я и не забываю самый верный совет из тех, что давал мне мой старик: не доверяй трезвенникам. Это то же самое, что признать: я невежественный, узколобый задрот. Хорошо, если недостаток наркотиков они компенсируют блестящим воображением. Но если оно и есть, то прячут они его очень глубоко. Чё…

Что… надо мной склонилась тень.

– Чего желаете выпить? – спрашивает стюард.

Что?

Потребительский выбор против выбора реального.

Проблема – жажда, напиток – нужда. Что пить: кофе, чай, колу, пепси, вирджин, спрайт, диетическую, без кофеина, растворимый.. пока ты соображаешь, этот мнимый выбор пожирает большой кусок отведённой тебе жизни, чем любой наркотик. Тебя пытаются запарить, что принятие подобных решений изо дня в день – это и есть свобода, жизнь, самореализация. Но всё это хуйня, спасательный пояс, не дающий нам опизденеть от полного безумия этого ебанутого мира, который мы позволили слепить вокруг нас.

Свобода от бессмысленного выбора.

– Воду… без газа… – прокашлял я.

Сперва мне кажется, что я снова там, кислотная пыль в ноздрях, на губах, лице и руках, странно прохладный воздух, гудение баса издалека и голоса: визг, шёпот и всякие вау.

УПС БОНГ

Но я в самолёте с маленькими противными мишками.

Они пытаются стереть мой разум с помощью наркотиков. И вот теперь всё это начинается снова: слабость, боли, спазмы и судороги соперничают с тем, что навыдумывали черти.

Но эти медвежата не отстают. Тот, что уселся в кресле напротив, особенно напирает.

ТЫ, СУКА, НАШ, МАТЬ ТВОЮ

ОТ ТЕБЯ В ЖИЗНИ НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ, КАРЛ, НИКОМУ

ТЫ НАС НЕ ОБХИТРИШЬ, СТАРИНА, МЫ ТЕБЯ ЗНАЕМ. МЫ ЧУЕМ ТВОЙ СТРАХ, ПРОБУЕМ ЕГО НА ВКУ

МЫ ЗНАЕМ, КАКОВ ТЫ – ТРУС, ГОВНЮК, ТВАРЬ БЕССМЫСЛЕННАЯ

РАБОТАТЬ ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ, ТВОЙ ОТЕЦ КОММУНЯКА ТОЖЕ НЕ ХОТЕЛ РАБОТАТЬ…

О Боже…

А другой медвежонок вцепился мне в руку и кусает, это я, и зажигалка, я чиркал ею рефлексивно, но сигареты нет, и только обжёг себе руку.

– Нет сигарет? Где курево…

– Что случилось? – спрашивает стюардесса.

– Сигареты есть?

– Здесь не курят! Это запрещено правилами гражданской авиации, – выпаливает она и удаляется.

Пиздец, помираю. На это раз точно помру. Я просто не состоянии даже представить себе, как я это переживу. Ох…

Нет.

Ты не умрёшь.

Мы не умрём. Мы бессмерты.

Хуя с два; раньше мы так думали.

Да нет, помираем, ещё как. Жизнь не продолжается. Она заканчивается.

Голли.

8.26

Наши добропорядочные гости

Лиза была приятно удивлена, обнаружив, что фачится Терри просто блестяще. Они жарились почти всю ночь, но из-за гор кокоса не могли толком насладиться посткоитальной гармонией, когда влажные тела переплетаются конечностями и гулко ухают сердца. Но Терри этот дело своё знает, и даже когда ему надоедает быть изобретательным, своей здоровенной шишкой он может тыркать и тыркать, пока кровь из ушей не потечёт.

Сейчас она сверху, и, конечно, есть в нём от толстого извращенца, всю дорогу в жопу целится, знает она этот тип, но эту хрень в задний проход она ни за что не пустит. Она заткнула свой палец ему в сраку, чтоб оценить реакцию. Так она поступала с большинством парней, которые хотели её в попку, после этого они вели себя как шёлковые и к ней относились как к даме.

Терри испустил сдавленный вопль, по ту сторону желания эйфории, эрекция его опала, он оттолкнул её от себя, на лице отпечаталась боль.

– Я и не думала, что ты такой щепетильный. Ты вроде такой милый и без комплексов. В своём очке всё совсем по-другому, правда, сынок?

Терри тяжело дышал, глаза слезились.

– Да, не сладко, – решила Лиза.

– Да не в том дело, – выдохнул он сквозь сжатые зубы, – геморрой замучил, который день уже.

Ему пришлось подняться, нужно было чем-то смазать шишки. Недолго думая он согласился на лизин крем «Нивеа» для рук. Это помогло, но успокоиться он уже не мог. Они сделали ещё по дорожке.

Терри принялся тщательно осматривать обстановку, впрочем, как всегда в незнакомом доме. Так как обычно он входил в дом без приглашения и в компании Алека Почты, то и в роли добропорядочного гостя он по привычке вёл себя так же. К своей радости, он обнаружил эссе, которое Рэб Биррелл написал для колледжа, и принялся его читать. Это было настолько за пределами добра и зла, ему просто необходимо было этим поделиться. Терри решил под предлогом готового завтрака постучаться в каждую дверь и потребовать, чтоб все немедленно вставали.

Сначала он шарахнул в дверь Джонни и Катрин.

– Джонни-бой! Кэт! Зацените!

Джонни был и раздражён, и благодарен Терри за его вмешательство. Он, конечно, только что заснул и теперь материл жирного доставалу. Но, с другой стороны, Катрин всю ночь не давала ему продыху, и он уже просто не в состоянии был ебсти её снова. Он глубоко вздохнул, а она выпрямилась и повернулась к нему. Глаза её были широко раскрыты, губы – влажные.

– Джонни… ты такоооой… – сказала она, теребя его обмякший шланг.

– Ну, нам, пожалуй, лучше встать…

– Может, по-быренькому? – бросила она как бы невзначай и расплылась в улыбке.

Лучи восходящего солнца просвечивали её почти прозрачный скелет. Джонни сжался от ужаса и подсосал немного мокроты, которой оказалось много, и сплюнуть он не мог, так что пришлось сглатывать. По пищеводу она пошла, как галька, отчего заслезились глаза и свело живот.

– По-быренькому… В моём лексиконе нет такого слова, – сказал он, набираясь решимости, – у меня либо всё по полной, либо никак.

Позволив себе одобрительную улыбку, Катрин посмотрела на часы.

– Ещё так рано… что ему надо?

Но Джонни уже шарит ногами по кровати. Найдя трусы, он выскочил из кровати и надел их.

– Да бред какой-нибудь затеял, – решил он.

Катрин не жалко было вставать. Она с нетерпением ожидала продолжения приключений. К тому же постель полна царапающихся крошек и пропитана их потом и телесными соками. Она медленно оделась, думая, не спросить ли о душе. Но, может, это было бы нарушением протокола. Они здесь, вообще, моются? Она всякое слыхала, но там речь шла о Глазго. Может, в Эдинбурге иначе.

– Ты знаешь, эта поездка многому меня научила, Джонни. Я поняла, что вы живёте в собственном мире. Как будто… то, что происходит с тобой и твоими друзьями, важнее, и события эти вам значительно интересней обсуждать, чем жизнь таких, как… – Она почувствовала, как слово «я» застыло у неё на губах.