Том 7. Эхо - Конецкий Виктор

Мне остался малопонятен второй абзац Вашего письма — о Вашем литературном поколении, прежде дружном, а потом рассорившемся из-за разных «ощущений России». Я не знаю тех, о ком идет речь, — но верен ли Ваш диагноз? Как-то сомнительно.

Желаю Вам душевной бодрости и успешной работы!

Жму руку!

Солженицын

09.11.67

Уважаемый Виктор Викторович!

Я не отвечал Вам более трех месяцев, но Вы не сердитесь: книг, не относящихся прямо к моей работе, я успеваю прочесть за год 5–6, не больше. Теперь я внимательно и с карандашами прочитал Вашу книгу «Кто смотрит на облака». Перелистывая, я мог бы сейчас о многих отдельных абзацах Ваших сказать — где особенно понравилось, где совсем не понравилось. Но это было бы утомительно. Вам, может быть, и не нужно совсем, особенно потому, что от написания книги ведь прошло уже года aaa, и Вы сами давно увидели слабое, а сильное, может, уже и превзошли.

Я рад был узнать из этого чтения, как и предвидел, что Вы писатель — настоящий и честный, что Вы литературу не копируете с образцов, а делаете взаправду. И еще — Ваша проза очень мужественна: не в смысле смелости поднимаемых вопросов, а в смысле хватки мужской — в меру (очень в меру; этого подделать нельзя, угадать невозможно) все взято, голос никогда не повысится, лишний мускул не напряжется, если не требуется обстоятельствами. Да, и вот еще: уверенная изобразительная сила — все видите, и я за Вами.

Первые 4 новеллы я читал и думал: поразительно, как РОВНО написаны (по качеству), все 4 по I ранжиру, как, стало быть, Вы чувствуете этот уровень и твердо держите его. Увы, начиная с 5 все сорвалось (и обычно, что с Ниточкина сорвалось, который был так удачен во 2 и 3, столько ждешь от него в дальнейшем). С 5 до 9 — как-то малозначительно, иногда даже до анекдота (вообще Вы любите вставлять известные Вам анекдоты, но Вы же знаете их свойство: они забываются через минуту). Интерес к новеллам быстро убывает: ведь ждешь больше, чем простое развязывание судеб. Особенно испытываешь ухаб на 5 новелле, там — система острот, которую никому не надо знать, кроме употребляющих их компаний. Все это — малозначительно. Уверен, что Вам под силу поднять гораздо большую тяжесть.

Хотел бы отвратить Вас от морской темы, хотя здесь я очень сухопутно субъективен. Во-первых, я ощущаю Россию как страну сухопутную, даже и не приморскую — только приречную и приозерную. Но больше того: десятилетиями в нашей литературе (с начала 30-х) темы морская, полярная и авиационная были красочным амплуа для писателей, не желающих показывать общественную жизнь. Эту же роль — полярно-морская тема — играет и в Вашей книге сейчас, хотя Вы, конечно, шли в нее по истинной любви.

А самая лучшая глава у Вас — среднеазиатская. Мне лично о тыле военных лет так хорошо еще никогда не приходилось читать.

В эпилоге Вы снова несколько поднимаетесь к уровню первых 4 глав.

Так — глав или новелл? Что у Вас здесь от добротного романа — это — с большим вкусом найденные, очень умеренные и вместе с тем точные ЗАМЫКАНИЯ (с персонажа на персонаж). Они подкупают своей исключительной правдивостью, своим мимолетным касанием, часто без узнаваний — ну, именно так, как и бывает в жизни, — и вся связь межлюдская хорошо ощущается, вся ограниченность нашей кучки, копошащейся на земле.

Итак, новеллы слажены, но роман не родился (хотя Вы и дали ему признаки — главы, эпилог и отдельное название). От этих всех замыканий не создалось никакого стройного понимания жизни или эпохи, или объемлющей мысли автора. Да вот простая проверка: кто ж у Вас смотрит на облака? Никто!

Только, может быть, смотрел старый Басаргин, но Вы нам его почти не дали, а когда было в письме сына, что Христос — это Россия, что надо было еще здорово исследовать и доказывать в сыне, а Вы как будто даже и забыли. Такими фразами не бросаются. Вообще у Вас Петра от Павла не успеваешь отличить. Павел есть, а Петр — как будто он же.

Всем этим я вовсе не толкаю Вас на роман: не сложился роман, и не надо (хотя эпоха для них нисколько не прошла, а может, еще и не начиналась по-настоящему).

Остался мне непонятен Ваш барабанщик. Может, Вам его порезали? Жаль, это могло быть очень свежо и интересно. Не знаю, на странице 304 Вы это нарочно «Родина! Народ!» или по недосмотру? До 1934 года так невозможно было призывать. Но если Вы нарочно, то это смешно и хорошо, однако надо, чтоб читатель ясно понимал, что здесь у барабанщика наложение.