Мешок кедровых орехов - Самохин Николай Яковлевич

Судья, не отрывая взгляда от секундомера, взмахнул флажком — и «педик» ушел вперед, изящно вихляя общелкнутым тощим задом.

Этого красавца Женька неожиданно для себя достал уже на первой двухсотметровке. «Педик», видать, не угадал мазь — лыжи у него шли тяжело. А Женькины прямо рвались из-под ног, и он, как следует растолкавшись на пологом спуске, так лихо чиркнул мимо белоштанного, что стоявшие вдоль лыжни болельщики ахнули и отшатнулись.

Женька услышал за спиной восхищенные крики и пожалел красивую девушку, болевшую за «педика». Но, чтобы не расслабляться, он заставил себя нахмуриться и назидательно подумать: «А не влюбляйся во фрайеров!»

После спуска начался тягун — и Женька заработал, как добрая молотилка: палками, палками, коротким ударным шагом — выкладываясь до предела и помня, что передышка будет потом, на равнинке или спуске.

Выскочив на плоскую макушку горы, он понял, что идет хорошо, как говорится, с опережением графика. Впереди, метрах в пятнадцати, азартно махали палками два лыжника: здоровый круглоплечий парень гнал, как волк зайца, низкорослого поджарого мальчишку. И хотя эти двое рвали бурно, как на финише, расстояние между ними и Женькой медленно сокращалось.

Потом эти двое пропали — как сквозь землю провалились. Были — и не стало. Не успевший ничего сообразить Женька оттолкнулся еще несколько раз и увидел перед собой спуск — такой крутой, что на самом гребне даже снег не держался, обнажая мерзлую травянистую проплешину. У Женьки захолодел живот. Но на дистанции не раздумывают: он только еще поддал палками — и ухнул в бездну.

Встречный ветер выжимал слезы из глаз и, не давая им скатиться по щекам, размазывал вдоль висков.

Далеко внизу, почти у самого подножья горы, скользили близко друг к другу две муравьиные фигурки. Сейчас до них было не меньше километра, но Женька знал: не успеют они чуть-чуть пройти по ровному, как он снова окажется у них за спиной, а может быть, даже выскочит вперед — если наберет хорошую скорость. И, чтобы уменьшить сопротивление ветра, он сел в низкую стойку, сжался в комочек, целиком отдавшись этому падению-полету.

Внизу вдруг что-то случилось. Фигурки слились в одну, замерли и стремительно, как в кино, полетели навстречу Женьке.

Какой ангел-хранитель помог Женьке обогнуть эту копошащуюся кучу?! Лыжи взвизгнули, опасно загуляли по насту, справа выметнулся полузасыпанный куст боярышника — и Женька уже сказал себе: «Хана!», но чудом удержался на ногах. Только не смог сразу остановиться, пролетел еще метров восемьдесят и там, внизу, взвихрив снежную пыль, затормозил.

— Эгей! — крикнул он. — Целые?!

Здоровяк расстроенно махнул рукой: мотай, дескать, дальше — не до тебя.

…«Две секунды, — сказал себе Евгений Родионович и взволнованно заходил по комнате. — Две секунды, как минимум, потеряли вы, благородный молодой человек!»

— Сядь, не мельтеши, — попросила жена. Евгений Родионович не сел, а вовсе ушел в кабинет, чтобы страдать там в одиночку.

…Затем он догнал ремеслушников. Усталые ремеслушники — человек десять — гуськом плелись по лыжне. Черт знает откуда они взялись тут! Наверное, сдавали свои ГТО—БГТО — и заблудились, попали на дистанцию городских соревнований. А может, косяка резали.

На ремеслушников следовало рявкнуть — чтобы они горохом посыпались с лыжни. Но Женька, счастливо избежавший катастрофы, был полон великодушия. Он пожалел «ушастых» — пропахал по целине рядом с лыжней. Самое интересное, что щедрость эта ремеслушникам была не нужна. Они остановились и, разинув рты, стали смотреть, как он, большой дурак, красиво уродуется — демонстрирует атлетизм.

Никогда еще, наверное, Женьке так легко не бежалось. Никогда так божественно не скользили лыжи, никогда так вовремя не появлялось второе дыхание. Он знал одну свою слабинку — у него рано уставали руки. Но сегодня и руки были в порядке.

После поворота Женька увидел впереди своего одноклассника Толика Квасова. По тому, как Толнк вяло выдергивал палки, как волочил лыжи, почти не отрывая их от снега, Женька понял, что он выдохся.

— Квас, прибавь! — крикнул Женька, догоняя его. Квасов, повинуясь окрику, дернулся раз-другой и опять сник.

— Прибавь, Квас! — умолял Женька, уже почти наступая на задники лыж Толика.

— Я сдох, — хрипло сказал Квасов и вдруг остановился. Остановился прямо на лыжне — и Женька с разгону заехал одной лыжиной между его ногами.