Том 7. Эхо - Конецкий Виктор

Судя по документам, народный судья Курочкин большого положительного вклада в развитие законности не внес.

Потом, в повести-дневнике, он вдоволь поиздевается сам над собой в этой роли.

Так, например, при встрече с избирателями единственный голос против избрания на почетный пост будет его собственный.

…При разборе первого дела в деревне Узор, где он живет, — об уведенной охотничьей собаке — его поражает наивность и истца, и ответчика, и свидетелей. Вся эта нелепица описана со всеми подробностями. По сути, охотничья собака не нужна никому из тяжущихся. И чтобы избавиться от одного из них, сутяги, молодой судья забирает собаку себе на хранение, скармливает ей свой ужин. Но наутро собака сбежала, и отвечать теперь судье. Он доверчиво слушает поучительные наставления председателя райисполкома. Но разобраться в логике поведения тяжущихся ему не по плечу…

Отношение к правде и лжи народа весьма, я бы сказал, уклончивое. Посмотрите сборники пословиц или поговорок. Сколько там о невозможности правды, о ее даже вредности! А о необходимости лжи и ее полезности — столько же. Да и словечки — прилагательные к правде — весьма даже жуткие: подлинiая правда — так это от длинной палки и кнута, подноготная правда — от гвоздей под ногтями…

Он тяготился всем на этом свете, включая «самоустройство», быт, официальные ранги и любую карьеру. Он тяготился всем, кроме одного — творчества, художественного творчества в слове.

Он был скромен. Начав печатать отличные рассказы с 1952 года, в анкете он пишет: «Литературным трудом занимаюсь с 56 года». И — тоже довольно существенный момент — при окончании заочно Литинститута диплом он умудряется получить с отличием.

Сейчас модно делить литераторов на группы и подгруппы — уже, пожалуй, нового Линнея надо заводить, чтобы во всех этих подразделениях разбираться: Виктор Курочкин никуда не вписывается — ни в «деревенщиков», хотя сам от земли и писал про деревню много; ни в «интеллектуалы» не лезет, хотя «Урода» написал; ни в военно-патриотическую категорию, хотя «На войне как на войне» — военная классика…

Уже давно гремели фанфары писателей-фронтовиков, уже массу премий за настоящие, истинные литературные удачи получили писатели-фронтовики, а гвардии лейтенант Виктор Курочкин писал то «Наденьку из Апалева», то «Заколоченный дом». К чужой славе он относился безо всяких эмоций, потому что, между прочим, при всей скромности знал себе цену — отлично знал себе цену! — и потому никуда никогда не торопился. И зря, конечно.

Поколение воевавших уходит. Это очень серьезное обстоятельство. Это последнее поколение, которое могло считать себя выполнившим долг перед Историей. И это так, хотя после войны иные из воевавших продемонстрировали выдающуюся робость.

«Умный говорит: „Это ложь, но так как народ жить без этой лжи не может, так как она исторически освящена, то искоренять сразу ее опасно, пусть она существует пока, лишь с некоторыми поправками“». А гений: «Это ложь, стало быть, это не должно существовать».

Сказал это гений — Чехов.

Курочкин не гений, но завету Чехова следовал с настойчивостью самоходки, которой когда-то командовал.

Поэт Сергей Орлов — горевший в танке, тот самый, что навсегда впечатал в память поколений «Его зарыли в шар земной», — сказал про «На войне как на войне»:

«Римляне считали, что матерью прозы была память. И в данном случае поражает именно памятливость той войны, которая уже давно за горами, но атмосфера, все детали, сам воздух, быт этой войны написаны удивительно точно, с той творческой памятью, без которой не бывает художника…» И дальше: «…Саня Малешкин — обыкновенный солдат. Но как удивительно написан этот образ! В чем-то даже соприкасается с Петей Ростовым. Простите за такую далекую аналогию, но это мое ощущение, и это ощущение родилось не извне, а при чтении этой книги».

Одно время критики подразделяли литераторов еще и на поколения: революционное, послереволюционное, военное и — послевоенное.

Но и здесь Витя никуда не вписывался и никуда не лез!

Из военного он или из послевоенного?

Никогда Курочкин фронтовое прошлое не брал главной и единственной темой творчества, никогда не давил нас — невоевавших; был таким, как будто и не было у нас с ним качественной разницы.

И начальство соответственно к нему относилось — неопределенно оно к нему относилось.

В результате в Союз писателей он умудрился вступить последним из нас — в шестьдесят пятом году!