Полукровка - Чижова Елена

В начальственных глазах проступила скука. Глянув коротко, Маша оттеснила мать к дверям. Родители отступали почтительно, не поворачиваясь спиной.

По улице отец шел, приплясывая. Жизнь, завершив полный круг, обернулась новым невиданным чудом.

– Как ты считаешь, они не могут передумать? – склонившись к уху дочери, мама сделала неопределенный жест: не то саму тетку величала во множественном числе, не то какие-то высшие силы – в теткином лице.

– Ничего я не считаю, – Маша усмехнулась раздраженно. – Что тут считать? Сосчитано.

Она шла, глядя под ноги. Счастье родителей терзало. Больше всего на свете ей хотелось выкрикнуть им правду, чтобы раз и навсегда они заткнулись про бесплатную справедливость.

Войдя в квартиру, Маша направилась прямо к Панькиной двери. Коротким жестом, как пластырь с гнойной раны, сорвала жэковскую печать. Мама подошла и приоткрыла осторожно.

В комнате стоял чужой запах. Урн не было. «Захоронила». – Маша покосилась на мать.

– Так, – она положила ладонь на косяк. – Здесь буду жить я. – Мама обернулась. Ее глаза глядели растерянно, не беря в толк. – Есть возражения? – Маша склонила голову.

– Господи, нет, конечно, нет, – мама чуть не плакала. – Мне вообще... Разве мне надо? Пусть бы хоть замуровали, забили досками. Ты не понимаешь, я больше не могу, чтобы всегда соседи.

Мама просидела на кухне до глубокой ночи. Отец попытался заглянуть, но был изгнан:

– Иди, Миша, иди! Я хочу побыть одна, – мама отвечала тусклым голосом.

– Мама, я побуду у Паньки? – Маша окликнула через дверь.

– Там очень грязно... Надо убрать, вымыть... – мамин голос изнемог.

– Я посижу. Ничего не буду трогать.

– Сиди, – она сказала, как будто махнула рукой.

На темном деревянном стуле Маша сидела, обдумывая: главная удача заключалась в том, что удалось запутать концы. «На хитрую лопасть...» – она свела кулаки. Если библиотечные хватятся своих книжек, в самом худшем случае они доберутся до этой квартиры. Маша попыталась представить: милиция, соседи, приглашенные в понятые, мнутся в дверях. Книги, расставленные по полкам, летят на пол. Они просматривают неторопливо. Ни одной. Из тех, на которых стоит их поганый штамп. Милиционеры уходят, принося извинения. Разве может им прийти в голову, что чудо уже свершилось: книги превратились в комнату, с которой сорвана печать.

Про Юлия точно не догадаются – в этом у Маши не было сомнений: слишком уж сложная цепочка. Милиции не по зубам. А кроме того, в качестве главной улики должны фигурировать деньги: от денег она избавилась. Капо, оформившая документы, встанет насмерть: действовала строго по закону – вот и весь сказ.

«Как это там? – Маша пыталась вспомнить название польского фильма. – Всё на продажу. – Она думала: – У меня не так. Всё на свободу! – эту техническую задачу она решила блестяще: грамотно соотнеся цели и средства, освободила и книги, и мамину жизнь.

«Деньги – товар – деньги’».

Тут, сосредоточившись на Марксовой формуле, она вдруг поняла, что все получается наоборот: товар – деньги – товар. И книги, заключенные в завещанной библиотеке, и комната, которой она добилась, принадлежат государству. Так что, строго говоря, никакой кражи и не было: лично ей эта сделка не принесла даже копеечной прибыли. Той, которую Маркс назвал словом штрих. Рассуждая формально, она просто переложила деньги из одного паучьего кармана в другой. В технической задаче, которую она решила, деньги – фикция.

Само по себе это означало, что операция, которую она проделала, шла вразрез с основным законом Маркса: паучьему государству этот закон не подходит. Здесь все подругому, и деньги – ни при чем. Все правильно: при коммунизме деньги вообще исчезнут. Именно этим обстоятельством особенно гордилась мадам Сухих.

«Неужели эта дура права? И вправду движемся к коммунизму?.. Все, хватит», – Маша поднялась решительно.

Теперь, когда дело с комнатой решилось, надо было вынести настоящий пепел. Об этой задаче она думала с тоской.

Бумажные иконки висели над комодом. Она подошла и встала перед ними. Тот, кому молилась Панька, смотрел на нее со стены.

«Не понимаю, – она думала, – все-таки – еврей...»

Ярость вскипала медленно, поднималась с самого дна. Он должен был защищать своих, а не слушать Панькины бредни...

Тревожная мысль пришла в голову: мама похоронила песок, сделала могилки... Что, если настоящий пепел – не главное? Главное – похоронить.