Смех Циклопа - Вербер Бернар

– Подумать только, этот жест и был ключом к разгадке, – вздыхает Исидор. – Все сочувствовали ему из-за его физического недостатка, а это было доказательство преступления. Возможно, маленькое сердечко даже намекало на его роман с Катрин Скалез. Все было ясно с самого начала. Вот в чем смех.

Он открывает журнал, находит статью. Видит фотографию могилы артиста и заголовок белыми буквами на черном фоне: «Гибель Дария Возняка. Шокирующие документы. Эксклюзивное расследование Кристианы Тенардье, материалы с мест событий – Флоран Пеллегрини».

Исидор не успевает произнести ни слова, Лукреция его опережает:

– Это было непременным условием. Тенардье, над которой в открытую смеются из-за того, что она за всю жизнь не написала ни строчки, решила реабилитироваться.

– А Пеллегрини тут при чем? Разве это он написал статью?

– Нет, статью написала я. Но, по словам Тенардье, читатели привыкли, что все серьезные расследования проводит Флоран Пеллегрини. Это, как она выразилась, «залог доверия читателей».

– Понятно.

– Но меня тоже упомянули.

Действительно, рядом с повторяющимися в конце каждой страницы именами авторов Исидор обнаруживает приписку мелкими буквами, курсивом и в скобках: (Документы предоставлены Лукрецией Немрод).

— Лучше, чем ничего. Тридцать одна страница. И заплатили хорошо. Даже очень хорошо. Меня повысили: теперь я получаю пятьдесят евро за страницу. Хватит на хлеб с маслом.

Исидор ничего не отвечает. Он просматривает начало статьи.

– И это еще не все. Тенардье согласилась возместить все расходы, рестораны, гостиницу, бензин!

Исидор не разделяет энтузиазма Лукреции.

– Ну, это минимум за статью, заголовок которой вынесен на обложку, – замечает он.

Лукреция продолжает:

– Тенардье меня поздравила. Она даже обещала рассмотреть мое зачисление в штат. Сказала, что поговорит об этом на верхних этажах.

Исидор переворачивает страницу и читает подзаголовок: «Дарий умер на сцене, как великий Мольер, игравший в „Мнимом больном“».

– Это вы написали?

– Нет, это идея Пеллегрини.

– Понятно. Великие артисты умирают на сцене. Жертвуют собой, развлекая зрителей. Настоящие герои. Интересный вариант для обвинения.

Он издевается надо мной. Он что, не слышал, что Тенардье обещала взять меня в штат? Или думает, что она не сдержит слово? Почему он всегда все портит?

Обиженная Лукреция пытается вырвать журнал у него из рук.

– Не стоило мне приходить. Я знала, что не надо этого делать. Я уже не хочу, чтобы вы читали дальше.

– Наоборот, мне как раз становится интересно.

– Я вам расскажу, что там написано. Дарий работал как каторжный. Своими произведениями он сумел сгладить противоречия между целыми поколениями. Он искал и растил молодые таланты. Он не заботился о своем здоровье, потому что тратил все силы на помощь ближним. Он стремился к совершенству, его требовательность к себе граничила с одержимостью. И скорее всего, именно из-за этого стремления к совершенству он и умер на сцене.

– Вы не упоминаете в статье о деле Катрин Скалез?

– Я все подробно рассказала Тенардье.

– И что?

– Я предложила намекнуть на эту историю таким образом, чтобы не навлечь на себя неприятности с правосудием. Она мне ответила: «И речи быть не может о том, чтобы бросить тень на репутацию Дария, тем более что сейчас рассматривается вопрос о перенесении его праха в Пантеон».

Исидор медленно кивает.

– Ладно вам, Исидор! Мы давно знаем, что правду публиковать нельзя. Во всяком случае, в современной французской прессе. Да она, кстати, никому и не нужна, эта правда. Тенардье так и сказала: «Оклеветать Дария – значит потерять читателей».

– Что ж, по крайней мере, ее точка зрения понятна. А я люблю разоблачать обман, которым потчуют публику, если принадлежу к тем немногим, кто знает правду. Это утонченное удовольствие.

Исидор кладет журнал и подходит к бассейну. К бортику немедленно подплывают дельфины и акула. Он кормит их селедкой.

– Она сказала: «Дарий вселяет надежду в сотни тысяч молодых людей, живущих в нищих предместьях. Они хотят подражать ему. А вы собираетесь им рассказать, что это был циничный и пресыщенный человек, которого развлекала лишь смерть других комиков? Человек, который глубоко презирал зрителей? Нарцисс и наркоман, страдавший манией величия?»

– То же самое говорили и об аргентинском футболисте Диего Марадоне, который тоже, между прочим, был идолом молодежи. И ничего страшного не произошло. Он даже не потерял популярности.

– Публика не простит комику того, что простила футболисту.

Исидор продолжает кормить своих питомцев.

– Тенардье добавила: «Вы хотите бунта, мадемуазель Немрод? Положение в стране неустойчивое. По результатам опросов, большинство французов считает Циклопа прекрасным гражданином. Это как минимум двадцать миллионов человек. А вы хотите доказать, что они не могут отличить хорошего человека от подлеца!»

– Тенардье в чем-то права. Нельзя говорить мазохистам, что им нравится страдать. Нельзя говорить дуракам, что они дураки. Они обижаются.

Исидор возвращается к столу, берет журнал и читает первую попавшуюся фразу:

– «Дарий, великий артист, чей комический талант навсегда останется в памяти народа». Лукреция, вам не кажется, что вы перестарались? Зная истинное положение вещей, вы бы могли… Как бы это выразиться?.. Поумерить пыл.

– Когда выбраны заголовок и стиль подачи материала, правда становится не более чем вспомогательным элементом. Вы, так же как и я, знаете, что не это в статье главное. Так вы еще, чего доброго, станете меня обвинять в том, что я продала первородство за чечевичную похлебку!

Исидор сочувствующе кивает. Лукреция начинает раздражаться.

– Увы, Исидор, но я все еще часть системы! Я должна зарабатывать на жизнь! Я вынуждена писать то, чего от меня требуют, а не… эту никому не нужную правду!

– Зачем же тогда искать ее с таким остервенением?

– Быть может, то, что действительно произошло в «Олимпии», оказалось для меня неожиданностью.

Исидор поворачивается к ней спиной и идет к холодильнику, чтобы достать оттуда большой кусок говядины для акулы Джорджа.

– Вы лукавите. Я, например, не сомневался, что все этим и закончится.

Раздосадованная Лукреция садится. Она берет в руки журнал, словно не желая, чтобы Исидор прочел статью целиком.

– А как ваш роман?

Исидор бросает мясо в воду. Акула открывает челюсти с двойным рядом острых зубов и рвет добычу на части.

– Он станет полной противоположностью вашей статье. Можно сказать, дополняющей противоположностью. Я расскажу все, как было, и мне никто не поверит. Но правда будет сказана. И я привлеку внимание людей к вопросу, который кажется незначительным, а на самом деле является основополагающим: «Почему мы смеемся?»

– И каков ответ?

Он идет к стереоустановке. Из динамиков звучит «Аквариум» из «Карнавала животных» Камиля Сен-Санса.

Исидор снимает одежду, надевает очки для плавания и ныряет в воду. Он играет с дельфинами. Акула Джордж притворяется, что ведет нелегкую борьбу с куском мяса.

Он бесит меня.

Лукреция тоже раздевается и, оставшись в трусиках и лифчике, прыгает в бассейн. Она подплывает к Исидору.

– Вы ведь успели заглянуть в «Шутку, Которая Убивает» до того, как я ее разорвала?

– Я увидел первую фразу.

– Ну, и на что была похожа голова дракона?

– Лучше я не буду вам говорить, это… слишком потрясет вас.

– Я хочу знать. Хотя бы первую фразу из трех. Без оксида азота и без двух других частей она не опасна.

– Не совсем так. Первая фраза производит очень сильное впечатление. Я даже боюсь вообразить, каковы вторая и третья.

– Вы издеваетесь надо мной, Исидор?

– Хорошо. Честно, я ее не сумел прочесть. И ее никто никогда не прочтет.

Как понять, когда он шутит, а когда серьезен? Может быть, он лжет? Боится за меня?

— Я навел справки, говорит Исидор. Катрин Скалез больше в Госпитале Помпиду не появлялась. Она исчезла.

– Она отомстила. И осталась безнаказанной.

К Лукреции подплывает Джон. Он подставляет девушке свой плавник, и она впервые получает возможность почувствовать, как приятно кататься на дельфине.

Какое наслаждение! Фантастика!

Через некоторое время Джон доставляет ее обратно к Исидору.

Исидор неподвижно висит в воде и пристально смотрит на Лукрецию. Осторожно касается ее мокрых волос. Она не отстраняется.

– Лукреция, я должен вас поблагодарить. Я многому научился во время этого расследования. И я не смог бы провести его один.

– Исидор, я думаю, что тоже должна вас поблагодарить. Я тоже многому научилась во время этого расследования. Но я… смогла бы провести его одна. Во всяком случае, без вас.

Она с вызовом смотрит ему в глаза.

– Лукреция, а если бы я предложил вам пожить здесь некоторое время, вы бы согласились?