Смех Циклопа - Вербер Бернар

Люди не всегда помнили истории, сочиненные Имхотепом, но лев в одежде фараона, лис, наряженный пастухом и ведущий к озеру стадо уток, обезьяны, играющие на арфе для мышей, надевших женское платье и принимающих подарки от солдат с головами шакалов, казались им забавными.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник G.L.H.

Выражение лица хмурое и неодобрительное.

– Я не верю ни одному вашему слову.

Лукреция едва заметно отстраняется, словно боясь, что начальница забрызгает ее слюной.

– Но кое-какие улики все-таки есть.

– Улики? Вы издеваетесь? Три дня вы занимаетесь этим делом, и что вы называете уликами?

Лукреция остается невозмутимой. Кристиана Тенардье закуривает толстую сигару и несколько раз шумно затягивается.

– Допустим, я соглашусь с гипотезой – абсолютно, кстати, невероятной, – что было совершено убийство. И как же, по-вашему, его совершили?

Лукреция не дает сбить себя с толку.

– Очень хитроумным способом. При помощи неизвестного оружия. Убийца был чрезвычайно предусмотрителен и изворотлив, его мотивы пока не ясны.

– Вы используете журналистские увертки, которые мы приберегаем для простофиль. Я хочу сказать, для провинциальных читателей…

Твердо стоять на своем. Не отступать.

– Я принесла вам улики.

Тенардье рассматривает разложенные на мраморном столе предметы: синюю шкатулку с буквами «B.Q.T.» и надписью «Не читать!», кусок почерневшей фотобумаги, размытый снимок, на котором с трудом можно различить грустного клоуна с большим красным носом. Она перебирает фотографии Стефана Крауца, Себастьяна Доллена, Феликса Шаттама.

– Это не улики. Дарий был один в запертой гримерке. На теле нет следов насилия, на двери нет следов взлома, и только вы подозреваете, что это преступление.

– Если несколько человек совершают одну и ту же ошибку, это еще не значит, что они правы, – цедит Лукреция.

Сейчас это изречение Исидора как нельзя более кстати.

– Я отлично слышу, что вы там бормочете. Если вы одна говорите глупости, это еще не значит, что вы правы, – отвечает ей Тенардье.

Лукреция и Тенардье испепеляют друг друга взглядом. Тенардье выпускает несколько больших клубов дыма.

– Кем вы себя возомнили, мадемуазель Немрод? Думаете, вам все позволено потому, что у вас высокая грудь, круглая задница и манеры продавщицы из супермаркета?

Лукреция сохраняет спокойствие. Ей нужно согласие Тенардье.

– Дайте мне время. Это очень непростое дело.

– И сколько времени вам нужно?

– Неделю.

Тенардье чиркает спичкой о подошву и прикуривает погасшую сигару.

– Пять дней. Не больше.

Отлично. Мне хватит и трех.

– Не забывайте, ваше положение в редакции весьма шатко. Безработных журналистов полно, на ваше место много охотников. И это серьезные, заинтересованные люди, которые знают, что значит профессионально вести расследование.

Лукреция борется с желанием схватить несколько сигар и затолкать их Тенардье в глотку.

Она кивает.

– Конечно, я понимаю.

– Дайте мне эксклюзивный материал! Удивите меня! Все очень просто – либо вы доводите расследование до победного конца, либо я вас увольняю. Без вариантов. Понятно?

Лукреция сжимает кулаки и перебирает различные способы более или менее болезненно оборвать жизнь начальницы.

– Да, кстати… Вы, кажется, были в «Театре Дария»? Скажите – кто победил? Китаянка?

Ее нельзя недооценивать. Она многое слышит, многое знает. Она в курсе всего, что происходит. Может быть, она не умеет писать, зато умеет добывать информацию.

– Да, китаянка.

– Остроумная? Значит, некрасивая!

– Почему?

– У меня есть теория. Я считаю, что человек обладает только нужными ему свойствами. А ненужные исчезают. Поэтому чувство юмора бывает лишь у очень некрасивых девушек. Оно им жизненно необходимо.

Тенардье начинает хохотать. Лукреция думает о том, что смех другого человека иногда может вызвать чувство неловкости.

– Нет, эта китаянка была и остроумная, и красивая, – отвечает она. – Очень красивая.

1268 год до нашей эры

Северный Китай, Империя Шан.

Территория современной провинции Хэнань

Император Во Дин, двадцать первый правитель династии Шан, с нетерпением ожидал возвращения своей армии.

К нему вошел генерал, командовавший войсками в сражении с вражеской империей Туфанг, преклонил колени и объявил:

– Мы одержали победу, повелитель.

Император вздохнул с облегчением:

– Браво, генерал.

Военачальник снял шлем, и по его плечам рассыпались длинные шелковистые волосы. Перед правителем стояла принцесса Фу Хао, любимая жена из его гарема.

Император возглавил войско из пяти тысяч солдат и победил армии Цинь, Ба и Цюйан, но принцесса Фу Хао захотела сражаться с императором Туфанга без его помощи. Во Дин не сомневался, что ее ждет поражение, но воля и решительность женщины произвели на него такое сильное впечатление, что он разрешил ей командовать армией.

Еще никогда на женщине не лежала такая ответственность.

Воительница сняла с плеча сумку и бросила к ногам повелителя предмет, похожий на мяч. Это была голова императора Туфанга.

– Армия противника уничтожена. Все города заняты, повелитель, – произнесла она.

– Я не думал, что ты добьешься успеха, – признался он.

На самом деле император Во Дин знал, с кем он имел дело.

Фу Хао отличалась жестокостью, властностью и деспотичностью. Он наблюдал, как она руководила войсками, подбадривая их нетерпеливыми окриками. Он стал свидетелем казни офицеров, показавшихся ей некомпетентными.

– Повелитель, я хочу попросить об одной милости.

– Слушаю тебя.

– Я хочу, чтобы никто не забыл, что самую великую войну династии Шан выиграла женщина.

Император встал и поправил на поясе меч.

– Не беспокойся, об этом будет объявлено.

– Нет, повелитель. Я хочу, чтобы о подвиге было не просто объявлено, я хочу, чтобы все обстоятельства этой победы были записаны с моих слов.

– Зачем это? Все и так обо всем узнают.

– Нынешнее поколение узнает, а следующее забудет. И никто потом не поверит, что женщина привела к победе армию мужчин.

Император пригласил подругу сесть.

– Я говорю серьезно, повелитель. Я хочу, чтобы ты позвал писца, и я расскажу ему все подробности великого сражения.

Император Во Дин трижды хлопнул в ладоши. Немедленно появился писец, который низко поклонился повелителю.

– Писец! Запиши приключения…

– Подвиги, – поправила Фу Хао.

– Подвиги принцессы…

– Императрицы.

– Императрицы Фу Хао в войне с армией…

Во Дин посмотрел на искаженное лицо мертвого императора.

– … с армией Туфанга.

– Их было восемь тысяч. Обязательно отметь, что они превосходили нас численностью, – потребовала императрица.

Писец поклонился, взял острую бамбуковую палочку, обмакнул в чернила какого-то невезучего осьминога и принялся записывать то, что диктовала ему императрица.

Потом по приказу Фу Хао на площади перед дворцом собрали всех пленных, и вооруженные мечами жрецы начали приносить их в жертву великому божеству Шанди, чье имя означает «Высочайший». Кровью убитых наполняли чаши, стоявшие рядами на площади.

Собравшаяся толпа встречала аплодисментами каждую новую смерть.

– Ты хочешь убить всех пленных? – спросил император Во Дин у императрицы Фу Хао. – Их можно было бы использовать в качестве рабов.

– Я – женщина. Солдаты не должны считать меня слишком чувствительной. Сознание того, что я жестока, как мужчина, сплотит армию.

Император Во Дин еле слышно вздохнул, на этот раз вовсе не с облегчением. Вопли пленников смешивались с криками толпы.

Императрица обернулась к писцу.

– Все началось на восходе. Наши войска собрались на холме, посреди равнины. Накануне я сама произвела разведку. Перед нами расстилались плодородные земли…

Писец быстро скрипел палочкой.

– Я поставила лошадей сзади…

Император склонился к первому советнику и прошептал ему на ухо:

– Что ты обо всем этом думаешь, Ли?

– Императрица Фу Хао – великая военачальница и великая жрица, а теперь она стала и великим литератором. О битве узнают все, победа империи Шан над империей Туфанг останется в веках.

– Ладно, прекрати, мне не нужна официальная версия. Я спрашиваю, что ты об этом думаешь.

– Императрица Фу Хао восхитительна. Вам очень повезло, господин.

– Скажи правду, Ли.

– Если я скажу правду, вы меня убьете.

– Так ты думаешь, что…

– Нет, повелитель, я бы никогда не осмелился.

– Осмелься! Это приказ.

Снова послышались вопли пленных и крики толпы. Императрица продолжала диктовать писцу.

– Хорошо, я думаю, что…

– Правду, Ли. Говори, что хочешь, но только правду.

Лоб первого советника покрылся испариной.