Смех Циклопа - Вербер Бернар

– Дамы и господа! Все в порядке! Просто перегорела лампочка. Я полностью контролирую ситуацию. Шоу продолжается.

Но зрители возбужденно шумят. Многие встают и собираются уходить. По знаку Тадеуша в зале гасят свет. Освещен только ринг с двумя фигурами в креслах.

– Спасибо за внимание! Как я уже сказал, опасаться нечего. Небольшой инцидент исчерпан, вы можете наслаждаться спектаклем.

Зрители снова садятся на свои места. Человек в черном костюме, окруженный телохранителями, встает и просит объяснить, что произошло.

– Хорошо, – говорит Тадеуш. – Вы имеете право знать. Девушка, неожиданно выскочившая на сцену, – журналистка из «Современного обозревателя».

Зал бурно реагирует. Зрители снова встают.

– Прошу вас, сохраняйте спокойствие! Сейчас мы станем свидетелями ее смерти. Она хочет проникнуть в тайну наших развлечений, и мы предоставим ей такую возможность. Она станет соперницей той, кого хотела спасти!

Все снова садятся.

Лукреция пытается освободиться от кожаных ремней, но они крепко затянуты. Она в бешенстве встряхивает длинной рыжей шевелюрой. Ее изумрудные глаза мечут молнии.

– Думаю, правила вам напоминать не нужно, мадемуазель Немрод? Вы их уже знаете. Начнем.

Тадеуш роется в сумке и достает черный камешек.

– Начинает… Мими Пурпурная Террористка! Давай, Ми-ми, покажи, на что ты способна.

Ведущий покидает ринг и садится в первом ряду. На большом экране появляются лица соперниц, на этот раз без масок. Под ними шкала гальванометра с делениями от нуля до двадцати.

Мими откашливается и начинает:

– История двух сирот в приюте. Одна из них очень красива, другая влюблена в нее, не знает, как ей об этом сказать, и наблюдает издали. Однажды вторая видит, как первая наносит себе рану острием циркуля. Она понимает, что добиться дружбы той, кого она обожает, можно, предложив причинить ей боль.

Наступает тишина. Зал ждет развязки.

– Вот моя история, – заканчивает Мари-Анж Жиакометти.

Лукреция полностью владеет собой. Всего три деления Она отвечает:

– История двух сирот в приюте. Одна из них очень одинока, и ей кажется, что она нашла подругу, которая ее понимает. Она думает, что у нее теперь есть близкий человек. Но на самом деле новая знакомая не любит ее, а просто хочет над ней поиздеваться.

Снова тишина.

– Вот моя история.

Шесть делений. Но это не смех, Мари-Анж просто взволнована.

Зрителям не смешно, они разочарованно свистят.

– Смеши или умри! – выкрикивает кто-то.

Лицо Мари-Анж меняется.

– Нет, подруга не хотела издеваться над девочкой. Она просто хотела немного разнообразить их унылую приютскую жизнь. Девочке нравилось испытывать боль, и подруга решила помочь ей. Ей показалось, что она поняла, как лучше всего вести себя с ней.

В зале раздается несколько нервных смешков.

Гальванометр Лукреции стоит на «единице». Она спокойно говорит:

– Тем не менее доверие девочки было обмануто. Вместо того чтобы хранить в тайне их интимные игры, она привязала ее, голую, к кровати, позвала других девочек, и они разрисовали ее тело рыбками, выкрикивая: «С первым апреля!»

Несколько человек в зале смеются.

Мари-Анж не может совладать с эмоциями, гальванометр подскакивает до десяти.

Поднимаются руки желающих заключить пари. Тадеуш удивлен, но разрешает «девушкам Дария» принимать ставки.

– Скажи, что ты сожалеешь! – говорит Лукреция.

– Вовсе нет! Ты помогла мне развить природную склонность к юмору и садомазохизму. Спасибо, Лукреция.

На этот раз зал реагирует одобрительно. Ставки растут, все с интересом наблюдают за дуэлью, так непохожей на обычный раунд «ПЗС».

– Мы с тобой не виделись с тех пор. Я расскажу тебе, как я объединила обе страсти. Покинув приют, я попыталась выступать с юмористическими миниатюрами в маленьких кафе. Ничего не вышло. Я сидела без денег и искала работу, желательно на телевидении или на радио. Однажды подруга, профессиональная садомазохистка, предложила мне попробовать себя на ее поприще. Она пользовалась таким успехом, что не справлялась с наплывом клиентов. Первый сеанс прошел в ее квартире, похожей на застенок для пыток. В нем участвовали восемь мужчин в стрингах и подгузниках. Среди них я узнала руководителей знаменитых теле– и радиоканалов. Все эти начальники, до которых я не смогла добраться, чтобы выклянчить себе место, стояли передо мной на четвереньках в ошейниках и кожаных трусах с заклепками. Подруга сказала: «Бей их, они за это заплатили». Я принялась их истязать, но они казались недовольными. Я не понимала, что не так, а подруга сказала… что я бью недостаточно сильно, им кажется, что они тратят деньги впустую!

Смех в зале.

– Я стала колотить их что было мочи, и они замычали сквозь кляпы уже по-другому. Как животные. Представляешь, Лукреция, могущественные руководители средств массовой информации, к которым и приблизиться невозможно, стояли передо мной на четвереньках. Я хлестала их плеткой, а сама мечтала… как бы подсунуть им свое резюме!

Хохочет весь зал. Но Лукреция остается сдержанной. Всего три деления. Мари-Анж невозмутимо продолжает:

– Я согласилась бы и на должность секретарши!

Зрители в восторге.

– Я бросила это занятие. И нашла место, соответствующее моей первой склонности: поступила продавщицей в магазин товаров для розыгрышей. Знаешь, бутылки с невыливающейся жидкостью и чесалки для спины? Моими покупателями оказались в основном тринадцатилетние сопляки-садисты, те, из кого потом вырастают… директора каналов, те, кто посещает мою подругу!

Зал снова хохочет, но Лукреция совершенно невозмутима.

– Зарабатывала я не бог весть сколько, но смогла появляться на сцене. Усовершенствовала свое умение смешить и стала профессионалом.

– Но если ты здесь, это значит, что твой профессионализм никто не оценил, – замечает Лукреция.

Раздается несколько одобрительных смешков.

– Ты мне нравишься! Все такая же жесткая и свободная. Ты не поверишь, но я всегда любила тебя, Лукреция. Ты самая красивая женщина из всех, что я встречала. Воплощенная женственность.

Настроение зала резко меняется.

Реакция Лукреции: три деления.

Публика нетерпеливо выкрикивает:

– «ПЗС»! «ПЗС»! «ПЗС»!

Лукреция отвечает:

– А ты мне кажешься смешной. Всего-навсего продавщица из магазина розыгрышей.

Мари-Анж не смеется, но датчики улавливают ее волнение: одиннадцать баллов.

Зал бушует.

– Смеши или умри! Смеши или умри! Смеши или умри!

– Я всегда помнила тебя, Лукреция. Ты моя самая большая любовь. Но ты ничего не понимаешь. И сейчас я убью тебя, потому что я профессионал, а ты любительница. Твоя смерть станет развязкой шутки, начавшейся десять лет тому назад.

Лукреция выдает девять баллов. Это бешенство. Участники пари начинают испытывать разочарование.

– Хватит болтать! «ПЗС»! «ПЗС»! Смеши или умри! – кричат в зале.

– Видишь, публика не довольна, – говорит Лукреция. – Ты не остроумна. Давай вернемся к соответствующему тону. Знаешь, я сказала тебе тогда «ничего страшного», вернулась в свою комнату и… попыталась покончить с собой.

Зал аплодирует реплике.

– Покончить с собой? – Мари-Анж не может сдержать смешок, и ее датчики показывают тринадцать делений.

В зале вырастает лес рук желающих увеличить ставки. «Девушки Дария» бегают вдоль рядов. Перевес явно на стороне Лукреции, на нее ставят восемь против одного.

Мари-Анж Жиакометти начинает нервничать и решает перейти в наступление.

– Как же было смешно смотреть на тебя, когда ты извивалась ужом на кровати, голая, связанная и разрисованная рыбками.

Мари-Анж имитирует мычанье Лукреции сквозь кляп. Зал смеется.

Лукреция в ярости: одиннадцать баллов.

Эта штука реагирует и на смех, и на злость. Она не разбирает природу чувств. И бешенство, и радость – это просто эмоции, и гальванометр фиксирует их.

Цинизмом она может добиться того, чего ей не добиться остроумием. Меняем оружие? Отлично! Что может ее рассердить?

— Знаешь, почему тебе нравилось причинять мне боль? Потому что только так ты добивалась власти. Ты чувствовала, что не можешь любить меня нормально. Ты никого не можешь любить нормально. Вот откуда эти твои склонности: юмор и садомазохизм, издеваться и причинять страдания. Так ты компенсируешь неспособность испытывать оргазм.

Последняя фраза резко увеличивает показатели Мими.

– Смеши или умри! – кричит толпа, разочарованная и заинтригованная одновременно.

– Настоящая любовь не смешна. И не сопровождается физическими муками.

Мари-Анж останавливается на четырнадцати баллах. Теперь ее очередь нанести удар.

– Очень хорошо. Я извращенка, я люблю причинять боль и издеваться. Но что же тогда влекло тебя ко мне? Если я не испытываю оргазмов, то у тебя-то они происходили постоянно. Для отношений жертва – палач нужны двое. И нас было двое. Так ответь: кто же из нас больший извращенец? Не тот ли, кто получает больше удовольствия? И не ты ли своим притворным подчинением развила во мне склонности, за которые теперь упрекаешь?