О приятных и праведных - Мердок Айрис

— Вы совершенно правы, — сказал он.

Присутствие Мэри оказывало на него необычайно успокоительное действие. Как ни странно, ему понравилось, что она не стала оспаривать его самообличения, а просто дала ему нужный ответ. И вместе с ним — подтверждение того, что нравственная подоплека всего происходящего существует незыблемо. Мы с ней одних и тех же правил, подумал Дьюкейн. Он заметил, что машинально взялся за краешек ее платья и пропускает его сквозь пальцы. Платье на Мэри было розовато-лиловое, с пышной юбкой, из шероховатой креповой материи. Потирая пальцами ткань, Дьюкейн подумал вдруг о полосатом красно-белом платье Кейт, о платье Джуди в зеленый и лазоревый цветочек. Барышни и их платья…

Он сказал скороговоркой, выпустив из пальцев ее подол:

— Мэри, надеюсь, мне позволено будет сказать, как я рад за вас и Вилли…

— Ничего еще нет… определенного.

— Да, я знаю. Но все равно, я так рад! Большой от меня привет Вилли. Теперь не буду вас задерживать — я, наверное, дальше не пойду.

— Ладно. Так вы поговорите с Полой и с Пирсом?

— Да. И не откладывая. Кого встречу первым, с того и начну.

Они встали. Мэри, повернув к нему свою аккуратную смуглую головку, отвела назад прядь волос. Глаза ее в рассеянном жарком полусвете хранили неопределенное выражение. Несколько мгновений они постояли в неловком молчании, потом, каждый с прощальным жестом, разошлись.

Глава тридцать вторая

— Чем вы там занимаетесь, Мэри?

— Посуду мою, Вилли.

— Бросьте, я после сам помою. Идите сюда, поговорим.

— Малину я переложила в миску. И посыпала сахаром. Можно будет съесть ее за чаем.

— Вполне.

Трапезы с Вилли были все еще событием исключительным и праздничным, как пикник, как причащение.

Мэри вернулась в гостиную, вытирая руки посудным полотенцем. Жара в комнате уплотнялась, образуя бархатистое затишье, в котором передвижение совершалось замедленно, уподобляясь плаванью.

Вилли, вытянув ноги, полулежал в своем кресле у камина. Расстегнутая до пояса рубашка открывала курчавую седую поросль, похожую на нижнюю сорочку с начесом. Запустив пальцы в эту поросль, он рассеянно поскребывал себе грудь. Мэри поставила стул между ним и столом и села, положив ему руку на плечо. Жест этот напоминал не ласку, а скорее прочный захват милого сердцу, но неодушевленного предмета — как, скажем, баранка автомобиля.

— Пола придет читать «Энеиду»? Как хорошо, что вы ее уговорили!

— Нет, на сегодня она занятие отменила.

— Далеко вы продвинулись?

— До шестой книги.

— А на чем остановились?

— Эней сошел в преисподнюю.

— И что он там делает?

— Как раз только что повстречался с тенью своего рулевого, Палинура. Палинур уснул, свалился за борт и утонул. А поскольку тело его осталось непогребенным, Харон отказывается перевозить его через Стикс. Но тут ему сообщают, что неподалеку от того места, где он погиб, жители поставят ему памятник и оснуют культ в его честь, а область назовут его именем. Бедняга от таких новостей несказанно повеселел!

Монотонный речитатив этого пересказа лег камнем на сердце Мэри. Она спросила:

— Вы считаете, каждому следует когда-то спуститься в преисподнюю?

— То есть алкая мудрости и прочее?

— Да.

— Конечно нет! Там непроглядная тьма и духота — скорее страху наберешься, чем премудрости. Да будет классная комната жизни просторной, светлой, ярко освещенной!

Мэри вспомнился скрежет тормозов, жуткий, леденящий душу вопль. Она должна рассказать обо всем этом Вилли. Если уж рассказала Джону, значит, Вилли должна тем более. Но только Джон умел сделать так, что это получилось легко, а Вилли — не сумеет. И потом она знала, что сегодня в его присутствии все у нее выйдет топорно и некстати. Она сказала:

— А вы чему-нибудь, думаете, научились — там?

— В Дахау? А как же. Тереться о стенку, когда надо согреться, становиться почти невидимым, когда идет надзиратель, предаваться долгим, очень долгим сексуальным фантазиям…

— Простите. Я говорю глупости.

— Нет, милая. Просто тяжкие испытания очень редко бывают поучительны, — сомневаюсь, чтобы сошествие в ад могло научить чему-то новому. Оно может разве что ускорить уже существующие процессы и на практике обыкновенно только способствует деградации. Вы понимаете, в преисподней тебе недостает энергии для перемены к лучшему. К чему, собственно, и сводится весь смысл преисподней.