Дэниел Мартин - Фаулз Джон

— Да на работе мы только это и слышим.

— Газеты живут бедами да несчастьями. Это увеличивает тираж.

— Самое ужасное, что я понимаю — это мне как-то даже нравится. Никакой определённости. Живёшь сегодняшним днём. Всё совсем не так, как в Комптоне. — Она вдруг бросила на Дэна иронический взгляд. — Я тебе не говорила. В прошлое воскресенье мама и Эндрю со мной как следует поговорили, когда ты уехал. Были ужасно милы. Только невероятно добропорядочны. Вроде человек погибает, если правильно не распланирует свою жизнь раз и навсегда.

— У противоположной теории тоже имеются слабые места.

— Иногда она оправдывается. Я тут прочла статью — мы её даём в цветном приложении на следующей неделе. Про медсестёр. И у меня такое чувство появилось… это же просто курам на смех, что я получаю гораздо больше, чем они. Ещё и удовольствия всякие за бесплатно.

— В медсёстры идут — как в актрисы. По призванию.

— Всё равно несправедливо.

— Что-то попахивает тётушкой Джейн, а?

Это, в свою очередь, показалось ей забавным. Она произнесла с иронической серьёзностью:

— Начинаю понимать, что она проповедует.

— Замечательно.

— Ну знаешь, тебе ведь не приходилось выслушивать столько всякой антипропаганды, сколько мне.

— Верно.

Теперь вопросы задавались ему.

— Она с тобой в Торнкуме много говорила?

— Да.

— О чём?

— О тебе. О Поле. О политике. Обо всём.

— Когда ты мне сказал про Египет, я своим ушам не поверила.

— Почему же?

Она покачала головой:

— Думаю, потому, что всегда считала, что вы с ней живёте в двух совсем разных мирах. И им никогда не сойтись.

— Но мы сами когда-то сходились вместе практически каждый день, Каро. В твоём возрасте. Даже в отпуск как-то вместе съездили. Вчетвером. Провели одно лето в Риме.

— Просто ты, кажется, никогда особого интереса к ней не проявлял.

Дэн замешкался и постарался прикрыть колебания улыбкой.

— Я ведь не только твою маму потерял, когда развёлся, Каро. Не проявлять интереса вовсе не означает не помнить. Порой, пожалуй, даже наоборот… по правде говоря.

— А как тебе кажется — она очень переменилась?

— На поверхности. В глубине души — нет. Мне показалось, она всё это время жила в мире, где если что и случалось, то только дурное. Так что счастливая случайность может внести какое-то разнообразие. Вот и всё. — Он опять улыбнулся. — Что-то вроде любительской психотерапии. К тому же хочу показать ей, что благодарен за помощь тебе.

— Ты ей об этом сказал?

— Ещё в Оксфорде. Когда дядя Энтони умер.

Каро с минуту помолчала, избегая его взгляда.

— Пап, а почему ему пришло в голову именно тот вечер выбрать, чтоб с собой покончить?

Она задала этот вопрос так, будто понимала — теперь она преступает запретную грань. Дэн внимательно рассматривал обеденный зал.

— Всю свою жизнь Энтони был преподавателем, Каро. По-моему, он хотел преподать урок.

— Кому?

— Может быть, всем нам. Урок ответственности за наше прошлое.

— Ответственности за что?

— За то, что мы ненавидели, лгали, обманывали. В то время как могли бы попытаться лучше понять друг друга.

— Зачем же он ждал, пока ты приедешь?

— Может быть, понимал, что мне такой урок нужнее всего.

— Но он же тебя столько лет не видел!

— В чём-то люди не очень меняются.

Каро помолчала.

— И тёте Джейн тоже был нужен такой урок?

— Может быть.

— Ты уклоняешься от ответа.

— Не хочу омрачить твоего восхищения Джейн. Она его вполне заслуживает.

Она на минуту задумалась над этими словами.

— Что-то не так у них в семье было? Я как-то всегда считала само собой разумеющимся, что этот брак счастливый. Как-то даже сказала об этом Роз. И почувствовала, что сморозила глупость.

— Наверное, у них были с этим проблемы. Разница характеров. Разные взгляды.

— Какая же я балда. Я и не подозревала.

— Никто и не должен был ничего заподозрить. Я так понимаю, что Джейн в последние годы очень многим делилась с Роз. Поэтому Роз и не могла с тобой согласиться.

— Я всегда чувствую себя такой безмозглой дурочкой рядом с ней.

Дэн сделал знак официанту, чтобы принесли счёт.

— Ты сможешь решиться пойти со мной к ней на ужин завтра?

— Да. Конечно. Я в общем-то её люблю. По правде.

Дэн заподозрил, что на самом деле вместо «её люблю» имелось в виду «ей завидую».

— Мне кажется, ты неправильно её воспринимаешь.

Каро вроде бы согласилась, что это вполне возможно, но какая-то неудовлетворённость всё ещё оставалась.

— Я ещё потому так люблю тётю Джейн, что она, единственная из всех, кто университеты позаканчивал — а меня вроде только такие и окружают, — никогда этим не кичится.

— Она — единственная?

— Ты смеёшься? Ты же хуже их всех.

— Я очень стараюсь быть не хуже.

— От этого только страшней становится.

— Ладно. В Египте буду брать частные уроки.

Она улыбнулась, не разжимая губ, и потупилась, будто он остроумно вывернулся.

— Что это ты улыбаешься, как Чеширский кот?

Она всё улыбалась.

— Уроки тебе не помогут.

— А что же тогда?

— Скажи вот тебе.

Официант принёс счёт, и Дэну пришлось им заняться. Кэролайн встала, отыскала своё пальто и осталась ждать отца у выхода. Он подошёл и взглянул ей прямо в лицо.

— Что же такое надо бы мне сказать?

— Что я про тебя знаю, а ты — нет.

Они вышли на улицу.

— Безнадёжный случай?

— Причину этого.

— Я что, уже права не имею узнать?

— Пока нет. — Она взяла его под руку и резко сменила тему: — Эй, ты даже не спросил, как моя квартира.

Две-три минуты спустя он уже прощался с ней рядом с её «мини»: поцелуй, пожелание «спокойной ночи», взмах руки вслед отъезжающему автомобилю. Он улёгся в постель, как только вернулся в дом. Но несмотря на то что час, проведённый с Каро, всё-таки доставил ему удовольствие, преследовавшая его депрессия никуда не исчезла. Он думал о том, что ему предстоит сделать завтра. Они с Джейн договорились завтра утром встретиться в египетском консульстве, выяснить насчёт виз; сегодня вечером она выехала из Оксфорда и остановится у Роз. И — Каро: он уже начал писать в уме один из своих сиюминутных сценариев — случается самое худшее, Барни уходит от жены и уговаривает Каро жить с ним постоянно. Дэн даже развил этот сюжет: он перестаёт строить из себя Сидни Картона и (буде она того пожелает, отчего же нет?) создаёт нечто вроде постоянного союза с Дженни. Он попробовал представить себе и дружбу между двумя молодыми женщинами, на возникновение которой, как он недавно утверждал, он рассчитывал… но сценарий погиб, как только дело дошло до установления сносных отношений между Дэном и Барни. Почему-то он очень чётко увидел это глазами взыскующей истины Джейн и вместе с тем — циническим взором Нэлл.

Днём надо будет повидаться с агентом. Месяц назад, в Голливуде, Дэн отказался от сценария, который должен был писать после сценария о Китченере, и постарался вообще отбить охоту обращаться к нему с предложениями. Но он знал о существовании по меньшей мере двух осторожных попыток прощупать почву, ожидавших его решения. Здесь его пируэт с Египтом был очень кстати: он облегчал сопротивление уловкам, к которым его агент намеревался прибегнуть. Дэн будет держаться первоначального плана: Китченер, а затем — отход в укрытие, Торнкум, покой; долгая зелёная весна, а за ней — лето. Египет и Джейн надо рассматривать как обряд инициации, бессмысленный, но теперь уже неизбежный.

В значительной степени в нём звучал голос закалённого одинокого волка, не терпящего помех, траты сил, энергии, времени и дипломатических ухищрений, потребных для ходьбы по туго натянутому канату между всеми этими противоречивыми женщинами с их разнонаправленными усилиями, этими женскими лицами, заполнившими сейчас его жизнь. И возможно, дополнительной привлекательностью перспективы на целый год укрыться в Торнкуме было порождаемое этим голосом эхо древней мечты всякого мужчины, воплощённой в горе Атос325 с её мужскими монастырями. Он только что посвятил долгие дни работе над сценарием о Китченере, но сознавал, что делал это в меньшей степени из-за насущной необходимости, чем из-за отчаянной потребности поскорее свалить эту обузу с плеч долой. Из-за каждой страницы сценария вставали перед ним идеи будущего романа. Он чувствовал себя как человек, который провёл все необходимые полевые исследования и теперь стремится вернуться в лабораторию, чтобы записать выводы.

И тут он совершил из рук вон абсурдный поступок. Встал с кровати, извлёк из кармана пиджака записную книжку. Он открыл её вовсе не для того, чтобы записать глубокие мысли о неясных признаках намечающихся изменений в человеческих умонастроениях, а всего лишь чтобы нацарапать: «напомнить Бену — сахарный горошек».

Просто он вспомнил: сахарный горошек — одно из кулинарных пристрастий Дженни.