Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Рошак Теодор

— Элизабет! — ответил он дрожащим голосом, — Если дорожишь своей жизнью, закрой окна! Запри двери! Тебе грозит смертельная опасность.

Затем быстро повернулся и исчез в ночи. На другой день он так и не вышел из своей комнаты.

Наконец, когда я уже подумала, что так дольше не может продолжаться, Виктор не выдержал напряжения, в котором находился. Как когда-то, глубокой ночью он пришел за помощью ко мне. Постучал в дверь моей спальни и, когда я проснулась и спросила, кто это, ответом мне был только хриплый шепот: «Пожалуйста, помоги мне!» Я узнала его голос и тут же открыла; Виктор, шатаясь, шагнул в комнату, упал на колени у моих ног и разразился рвущими душу рыданиями. Ему было так стыдно представать передо мной в таком виде, что он не смел поднять на меня глаз; руки он крепко стиснул на груди, не позволяя себе дотронуться до меня. Даже когда я наклонилась, чтобы поднять его, он отшатнулся.

— Боюсь дотронуться до тебя — сам себе не доверяю. Позволь лишь побыть с тобой. Не могу оставаться один!

— Пожалуйста, — сказала я, — сядь вот тут, у моей постели.

Мне вспомнилась ночь, когда мы были вместе в этой самой комнате, в этой постели. Тогда Виктор ходил во сне и пришел рассказать мне о василиске — первом зловещем знаке того, что Великое Делание потерпит крах. Еще дети в то время, мы тем не менее прильнули друг к другу и всю ночь пролежали обнявшись. Теперь, несмотря на его сопротивление, я в конце концов кое-как сумела усадить его рядом и попыталась успокоить. Стиснув виски, напрягшись, он говорил о своих мучительных снах и страхах, хотя все его откровения были загадочно смутны; ни разу не указал он на источник этих зловещих предчувствий. Мои осторожные расспросы тоже не смогли проникнуть сквозь стену таинственности, которою он окружил себя.

— Я чувствую себя так, словно раскалываюсь надвое, — признался он, — Вот здесь, внутри меня, будто борются два человека. Часто мои мысли принадлежат не мне, а другому, мрачному, дикому существу, рождающемуся во мне по ночам. Когда иду по коридорам, мне чудится, что Другой прячется за каждым углом; это я… и не я. Иногда возникает ощущение, что я — Виктор — исчезаю в серой, бесцветной области, живой могиле, и Другой, мрачный, занимает мое место здесь, в этом мире. Этим утром мне показалось, что я увидел, как Другой проскользнул в меня в тот момент, когда я проснулся. Он вошел, как дым, мне в рот; он сейчас во мне. Я не смею уснуть, мне страшно, что он выйдет и обрушится на мир. Сестра, я не сделал ничего дурного! Какое бы зло ни совершил Другой… в том нет моей вины.

Это было похоже на бред. Я не поняла, о чем он говорит. Единственное, что я могла, — это сесть поближе к несчастному и пожалеть, успокоить его. Наконец он умоляюще обратился ко мне, и в его голосе звучало такое смирение, какого я никак не ждала в моем Викторе.

— Я опасаюсь за свой рассудок, милая сестра. Ради тебя и отца я никогда не взвалю бремя безумия на этот дом, которому уже причинил столько горя. Ты поможешь мне?

— Но как я могу помочь тебе, Виктор, если не знаю, что терзает тебя? Чем я могу облегчить твои страдания?

— Я нуждаюсь в особой помощи, какой не сможешь оказать ни ты, ни врач — кроме одного. Этот единственный человек живет меньше чем в неделе пути от Женевы. Я хочу видеть его.

— И кто этот человек?

— Его имя доктор Месмер.

Такого ответа я не ждала.

— Ты доверяешь тому, кого считают шарлатаном?

— Убежден, что он не шарлатан! Ты должна сама прочесть его научные доклады. Мир опасается таких смелых людей и называет их сумасшедшими или мошенниками. Месмер ни то ни другое. Он заявил, что «больная душа» находится в компетенции медицины; он лечит ее скорее как всякий физический орган, нежели как нематериальную сущность. Я готов довериться ему. Но сейчас я слишком слаб, чтобы самому ехать к нему. — И смущенно добавил: — А еще я боюсь ехать один. Кто-то должен сторожить мой сон.

Я согласилась без малейшего колебания. Виктор, не сдерживая слез, уронил голову мне на грудь и не переставая благодарил меня. От его волнующей близости вся моя былая досада и злость на него мгновенно улетучились. Если бы он поднял лицо, я покрыла бы его поцелуями.

* * *

Мне предстояло все подготовить для отъезда. Первое, и самое трудное, было уговорить отца согласиться с нашим намерением.

— Месмер? Но он же шарлатан! — возмутился отец, — Доктор Франклин показал, что этот его животный магнетизм ничем не лучше знахарства.