Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Рошак Теодор

Как далеко за пределы дома Франкенштейнов могло распространиться это влияние, трудно сказать; можно только надеяться, что культурный климат Европы, столь долго находившейся под воздействием очищающих ветров христианства, окажется слишком суров для подобного экзотического саженца. Несомненно, что европейских женщин, которых сии доктрины побуждают предаваться пороку, не ждет ничего хорошего.

Кровь и семя

…января, 178…

• Мужчина не мужчина,
• Тебя я жажду,
• Женщина не женщина,
• Быть ею стражду,
• Камень не камень,
• Я вся в огне,
• Смерть не смерть,
• О приди ко мне!

Работа продолжается. Я грежу, грежу, грежу, и какие предо мной проплывают видения!

Мне видятся глубины земли, озаренные внутренним светом, жар минералов, которые она скрывает в своем чреве. Металлы — не то, что думают люди, не бесчувственная материя, которую они грубо отнимают у почвы, раскаляют и куют. Это живое тело звезд; это золото солнца, серебро луны; это медь и железо — тайные символы Венеры и Марса; это свинец и олово, любимые Сатурном и великим Юпитером. Как великолепно они поют! И к их хору присоединяются драгоценные камни: опал и аметист, рубин и бирюза, сердолик и сапфир, яшма и нефрит, лучистый хрусталь и благородный алмаз. Вся земля поет.

— Почему такая красота скрыта от глаз? — спрашивает Серафима и сама отвечает: — Чтобы внушить, что мир обилен чудесами, внушить, что мы никогда не познаем всех чудес. Как бы глубоко ни проник наш Разум, глубже лежат еще большие чудеса. Чудеса у нас под ногами, мы ступаем по ковру чудес.

Этим вечером, когда мы встретились в ее домике, Серафина объявляет:

— Сегодня я попрошу тебя сделать нечто особое. Это позволит нам быстрей продвигаться вперед. Леди Каролина и я решили, что пора ускорить твое обучение.

По знаку Серафины мы с Виктором снимаем одежду и совершаем привычное омовение. Затем она просит меня лечь у огня и зажигает благовоние, от дыма которого у меня все плывет в глазах. Она приносит две маленькие глиняные чашки и ставит на пол возле меня.

— Я начерчу на твоем теле фигуру, Элизабет, — говорит она.

Достает из мешочка, висящего на шнурке на ее шее, что-то, похожее на звериный клык. Окуная его попеременно то в одну чашку, то в другую, принимается рисовать им, как пером, фигуру на моем животе вокруг mons veneris ^[38]. Она делает это с осторожностью, монотонно что-то напевая. В одной чашке вещество красного, в другой белого цвета. Им она рисует кольцо из двух переплетающихся змей: красной и белой.

— Красное и белое, сера и ртуть, мужчина и женщина, Виктор и Элизабет. Теперь я хочу, чтобы ты, Виктор, сосредоточил свои мысли на этом символе; Элизабет, пристально гляди на Виктора, словно можешь увидеть символ его глазами. Отрешись от всех мыслей. Напоминаю, дети мои, что химическая женитьба — это акт любви, который делает невесту и жениха единым существом. Грубая материя может быть зеркалом этого единения; но то, к чему мы стремимся в Великом Делании, не отражение, а подлинник, который Духовен. Прошу вас представить, будто это дитя, растущее в теле Элизабет, плод вашей любви. — Она велит Виктору поместить ладони близко над двойным змеем, соединив большие и указательные пальцы над местом, где сходятся мои бедра. Таким образом, его пальцы образуют треугольник, обрамляющий мое лоно, — Теперь думайте о том, что вы брат и сестра, любящий и любящая, муж и жена. Думайте о союзе, о котором мечтали детьми, как о любви, которая когда-нибудь родится. Это — истинное золото, которое мы ищем.

Она берет в руки маленький барабан, под который мы иногда медитируем. Легко ударяет по нему: так могло бы стучать сердце ребенка во мне. Я пристально смотрю на Виктора. Его взгляд устремлен на мое лоно, и я все больше воспламеняюсь; я словно читаю его мысли, и его желание передается мне. Его и мои мысли образуют круг: смотрящий и та, на которую смотрят, сливаются в одно существо. Близость его пальцев возбуждает невыносимо; я жажду, чтобы он коснулся меня. «Коснись меня!» — слышу собственный мысленный зов, но знаю: он не сделает этого. Постепенно начинаю ощущать пугающее тепло, которое исходит от моей плоти, сладостный жар, который, знаю, угас бы, если Виктор не просто бы смотрел на меня, а сделал что-то большее. Чувствую, мое тело начинает золотисто светиться; и в этом неземном жаре его и мое сознание соединяются в одно. Вижу себя в образе странного, прекрасного существа. Женщины? Или юноши… юноши с девичьей грудью, который невесомо парит над нами. Знаю, это я — он, она, фигура, сотканная из света. Какой-то миг — но сколько он длится? — нет ни Виктора, ни Элизабет; есть только это Другое, которое — мы оба.