Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Рошак Теодор

Виктор уехал далеко, к самому Монтанверу; его не было почти три недели, срок действительно достаточно большой, чтобы я начала тревожиться. Я не могла и вообразить, что его возвращение принесет что-нибудь, кроме радости; но оно принесло растерянность и боль. Ибо Виктор возвратился крайне взволнованным. Я не видела на нем никаких следов ран, но, судя по его виду, с ним случилась беда. Лицо осунувшееся, горящее лихорадочным румянцем, движения порывистые. Соскочив с коня у переднего крыльца, он, никого не замечая, бросился в свою комнату и заперся там.

Когда он появился на следующий день, я заметила следы слез на его лице, но выглядел он скорее гневным, чем печальным. Я спросила, уж не пришлось ли ему спасаться от дикого зверя или от лавины?

— Да, да… от лавины, — ответил он с яростным смешком, — Она едва не смела меня с горы. Разве не видишь? Я просто раздавлен.

Но он явно не пострадал. Я снова и снова пыталась узнать, что произошло, но моя озабоченность лишь еще больше злила его. Два дня он только и делал, что ходил раздраженный по саду, избегая говорить со мной. Наконец на третье утро после возвращения, за завтраком, он вдруг объявил:

— Я должен уехать!

Он бросил нам эти слова, будто ждал, что мы начнем его отговаривать.

— Не могу сказать, на какой срок или куда я намерен уехать. Но я должен это сделать. Дело чрезвычайной срочности, — Видя наше с отцом замешательство, он смягчился: — Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем! — И, готовый расплакаться, выбежал из столовой.

На другой день он начал поспешно собираться, послал одного из слуг за билетом на швейцарский diligence, отправляющийся во Франкфурт. Я умоляла по крайней мере сказать, как долго он может отсутствовать.

— Всю осень, — ответил он, — Возможно, дольше. Год, — Зная, что его слова изумят меня, он жестко сказал: — Ты должна доверять мне, когда я говорю, что у меня нет иного выбора, мне необходимо ехать.

Действительно ли он намеревался покинуть меня вот так, не попросив прощения, не выразив сожаления о том, что свадьба откладывается? И отсрочка ли это? Может быть, он бросает меня? Даже если это не так, он был в таком возбуждении, что я боялась надеяться на его благополучное возвращение.

Вновь он требовал, чтобы я доверяла ему; но как я могла доверять человеку, который был на грани помешательства? Целыми днями он ничего не ел, не спал; когда темнело, я видела под его дверью полоску неверного желтого света свечи, горящей далеко за полночь. Стоя в темной галерее у его двери, я слышала его непрекращающиеся шаги, порой сопровождающиеся мучительным стоном. Так стонут не от боли, но от глубочайшего отчаяния. Не раз я робко стучала к нему и спрашивала, не испытывает ли он недомогания, и получала резкую отповедь в ответ на свою заботливость. К тому времени, как приготовления к отъезду закончились, он выглядел изможденным, будто долго скитался в пустыне. Еще раз отец и я попытались уговорить его остаться дома, пока он не наберется сил для поездки, но он не слушал наших просьб. Только когда отец, употребив весь свой родительский авторитет, потребовал дать хоть какие-то объяснения, он выдавил из себя несколько слов:

— Я встретил… в Шамони… человека. Старого знакомого. По чистой случайности. У него есть претензии ко мне, речь идет о давнем долге. Я согласился отправиться с ним и помочь в одном деле. Больше ничего не могу сказать.

Я была уверена, что это лишь импровизация; мне даже стало неловко от явности его лжи. Но барон, поверив сыну на слово, немедленно предложил оплатить его долг, сколь бы велика ни была сумма. Виктор отказался.

— Это долг иного рода, отец. Человек нуждается в моей помощи — как ученого и врача. Кое-кому требуется особое лечение, и ни к кому другому он не может обратиться. Человек отвезет меня к нему. Я исполню свой долг и тогда возвращусь.

— Но куда ты направляешься? — спросила я.

— В Англию, — с неохотой признался он. — Сказать точней не получится; возможно, на северные острова. Там я должен провести одно исследование, входящее в цель моей поездки. Я попытаюсь написать оттуда.

— Какое сумасбродство со стороны этого человека! — возразил пораженный барон, — Ты наверняка мог бы найти кого-нибудь в Англии, кто вылечил бы его товарища. Почему это должен быть ты?

— Поверь, отец, я спорил с ним целыми днями. Сделал все, что в моих силах! Но он не отпускал меня, пока я не дал торжественной клятвы выполнить его просьбу. Я один владею этой уникальной медицинской методикой.