Любовь и сон - Краули Джон

— Тебе несладко сейчас, — сказал он. — Я не хочу вмешиваться в твою. В твою скорбь. Должно быть, осталось много деловых вопросов.

Да, очень много. Если ты живешь, отрицая саму возможность своей смерти, то рано или поздно перестаешь доводить дела до конца. Она ничего не ответила, только скрестила руки на груди.

— Мне трудно об этом говорить, — сказал он. — Но я все же хочу попросить тебя об одолжении.

— Конечно.

Конечно, проси: когда Роузи была совсем еще ребенком, ее лучшая подружка Сильвия как-то объяснила ей, что можно совершенно честно сказать «конечно», если кто-нибудь спросит, нельзя ли попросить тебя об одолжении, — а потом отказать в просьбе. Позже Сильвия жестоко предала ее; она все еще помнит об этом.

— В «Чаще» многое меняется, — сказал Майк. — И меняется всерьез. Возможно, появятся совершенно другие цели. Начнется что-то совсем новое. — Он почти благоговейно покачал головой. Роузи показалось, что у него слезы навернулись на глаза. — Я это к чему, — наконец сказал Майк. — Если сейчас что-нибудь случится с финансированием клиники, это будет просто кошмар.

Она опять ничего не ответила. О переменах, что проносятся над «Чашей», она ничего не слышала. Странно, почему Майк так волнуется из-за денег, которые они получают от Фонда Расмуссена, ведь это лишь малая толика их финансирования. Кажется, деньги Фонда идут на какие-то там исследования. Роузи никогда не вникала в отчеты.

— Вот что, Майкл, — сказала она. — Сейчас я об этом ничего не могу сказать.

Они оба смотрели в одну сторону: неподалеку стоял незнакомый Роузи высокий пожилой мужчина в помятом костюме. Он безмятежно взирал в пустоту, держа за спиной летнюю соломенную шляпу.

— Я все понимаю. Честно. Я просто подумал, что если ты имеешь отношение ко всему этому. — Он пнул ничем не повинный бугорок мха, как бы пробуя его на прочность. — Ведь когда-то ты интересовалась. Чем мы там занимаемся. Моей работой.

— Климаксология, — откликнулась Роузи. Не будет она спрашивать об этом.

Майк легко рассмеялся, как будто она упомянула об одном из его старинных увлечений, о мотоциклах или коллекционировании марок, а он отмахнулся от них.

Что это за старик? Сразу видно, не из местных. Его большое, похожее на тыкву лицо было до странности изборождено морщинами, среди которых спрятались маленькие глазки.

— Так что за одолжение? — спросила она.

— Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась. С одним сотрудником «Чащи». Я, правда, хотел, чтобы с ним познакомился старик, но.

— Но, — сказала Роузи. — Ладно. Так он врач?

Майк засмеялся так, словно его переполняли невысказанные мысли.

— Ну да.

— Как его зовут? Почему именно я должна с ним встретиться?

— Его зовут, — начал Майк, — только не смейся. Его фамилия Медонос.

— Вот как?

Она не засмеялась. Она знала человека с таким же именем — учителя плавания, жутко худого и угрюмого, который добился от нее определенных спортивных успехов.

— Раймонд Медонос, — уточнил Майк. — Я хочу, чтобы вы познакомились, потому что. — Он замолчал, как бы выбирая одну из причин, которые готовы были прорваться наружу, шумя и толкаясь. — Потому что он об этом попросил.

— Поговорить со мной?

— Ну, встретиться с представителем Фонда.

— Но это не я, — ответила Роузи.

— Я просто подумал, — сказал Майк, — что тебя это заинтересует. Мне в самом деле так показалось.

Ей была привычна такая беседа. Это говорил маленький Майк, спрятавшийся в Майке большом, — тот Майк, которого она не слышала давным-давно.

— Ну хорошо. Ладно. Возможно, когда-нибудь.

— Хорошо бы сейчас, — сказал он и снова коснулся ее локтя.

— Сейчас?

— Это он, — сказал Майк, указывая на высокого мужчину со шляпой в руках, взирающего в никуда.

— Ой, — сказала Роузи. Майк мягко подталкивал ее, она сопротивлялась. — Майкл, нет. М-м, нет.

— Просто поздоровайся.

— Чего ради.

Она была абсолютно уверена, что не хочет ни знакомиться, ни разговаривать, ни даже касаться этого человека. Ее вдруг передернуло — от того, что Медонос стоит так близко, от его мнимого безразличия.

— Послушай, — сказала она твердо. — Не сейчас.

— Когда?

— Я назначу встречу, — сказала она. — Майк, у меня куча дел.

Она отвернулась и быстро, неуклюже (ноги не привыкли к каблукам) пошла в противоположную сторону. Не оборачиваясь; чувствуя вину за то, что Майк оказался в дурацком положении, за то, что не могла поступить по-другому, — а почему, собственно?