КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ - Исигуро Кадзуо

будет, сердиться на меня. В тот момент я был настолько озабочен ситуацией, связанной с Акирой, что даже подумывал нарушить мамино распоряжение и уйти. Между тем обсуждение в гостиной затягивалось, казалось, до бесконечности. На стене в библиотеке висели часы, и я неотрывно следил за их стрелками. В какой-то момент я даже вышел в холл, надеясь привлечь внимание мамы и попросить у нее разрешения отлучиться, но на этот раз дверь в гостиную оказалась плотно прикрытой. Пока я слонялся по холлу, размышляя о том, как бы улизнуть, появилась Мэй Лии строго велела мне возвращаться в библиотеку. Водворив меня на место, она вышла и закрыла дверь, но из коридора все время доносился звук ее шагов. Я снова уселся за стол и стал смотреть на часы. Когда стрелки перевалили за половину третьего, я помрачнел и стал страшно сердиться на маму и на Мэй Ли.

Потом наконец услышал, что мама провожает гостей и один из них говорит:

– Мы сделаем все, что в наших силах, миссис Бэнкс. Будем надеяться на лучшее и уповать на Бога.

Что ответила мама, я не разобрал.

Как только мужчины уехали, я выскочил из дома и спросил у мамы, можно ли мне пойти к Акире. Меня ужасно разозлило, что мама, полностью проигнорировав мой вопрос, сказала:

– Давай вернемся в библиотеку.

Как бы ни был разочарован, я повиновался. В библиотеке мама усадила меня на стул, присела рядом на корточки и очень спокойно сообщила, что отец пропал – его никто не видел с момента отъезда из дома. Полиция, вызванная администрацией компании, ведет поиски, однако пока они не дали результата.

– Но он вполне может сам вернуться к ужину, – добавила мама с улыбкой.

– Разумеется, он вернется, – произнес я тоном, который, как я надеялся, позволял понять: вся эта кутерьма меня раздражает. После чего встал и снова спросил, можно ли мне уйти, но на сей раз с меньшей горячностью, поскольку, взглянув на часы, понял: в походе к Акире уже не было смысла. Его мама, должно быть, успела вернуться, и вскоре у них будут ужинать. Я очень сердился, что мама задержала меня лишь для того, чтобы сообщить то, что я понял уже полтора часа назад из разговора в кухне. Так что, когда она наконец отпустила меня, я просто поднялся в свою комнату, выставил на ковер солдатиков и постарался не думать об Акире и о том, какие чувства он испытывал но отношению ко мне в тот момент. Но я помнил все, что он сказал на берегу реки, и его взгляд, исполненный благодарности. Более того, мне, так же как Акире, очень не хотелось, чтобы его увезли в Японию.

До позднего вечера я пребывал в подавленном настроении, но это, разумеется, было истолковано как реакция на исчезновение отца. Весь вечер мама подбадривала меня, говоря что-то вроде: «Давай не будем унывать. Все наверняка скоро выяснится». И даже Мэй Ли была необычайно ласкова со мной, пока я принимал ванну. Но помню я также и то, что с каждым часом на маму все чаше накатывали те моменты «отсутствия», которые станут столь характерными для неё впоследствии. По-моему, уже в тот вечер, лежа в постели и размышляя о том, что сказать Акире, когда мы увидимся в следующий раз, я услышал, как мама, вперив невидящий взор куда-то в стену, тихо произнесла:

– Что бы ни случилось, ты будешь гордиться им, Вьюрок. Ты всегда сможешь гордиться тем, что он сделал.

Я плохо помню дни, последовавшие за исчезновением отца. Могу сказать одно: часто мысли мои были настолько заняты Акирой и тем, что я скажу ему при следующей встрече. Из-за этого мне было трудно сосредоточиться на чем-либо еще. Тем не менее я почему-то постоянно откладывал свой визит в дом соседей и даже допускал, что могу больше никогда не увидеть друга, поскольку родители, разгневанные его провинностью, уже наверняка пакуют вещи, чтобы отбыть в Японию. В те дни, услышав малейший шум снаружи, я вихрем мчался наверх, к окну над входом, откуда был отлично виден фасад дома моего друга. Я хотел убедиться, что там не грузят багаж.

Так прошло дня три-четыре. И вот однажды хмурым, пасмурным утром, играя на лужайке перед домом, я уловил звуки, доносившиеся из-за забора, разделявшего наши усадьбы, и быстро сообразил, что это Акира катается на велосипеде сестры по своей подъездной аллее. Мне часто доводилось наблюдать, как он учится кататься на велосипеде, который был для него слишком велик, и я легко узнал шуршание колес, трущихся о гравий, когда Акира изо всех сил старался удержаться в седле. В какой-то момент до меня донесся грохот и крик падающего Акиры. Мне пришло в голову, что он, возможно, заметил меня из окна верхнего этажа и выехал на велосипеде специально, чтобы привлечь мое внимание. Послушав немного, как он падает там, за забором, я вышел за ворота и заглянул в их сад.

Там Акира действительно самозабвенно терзал велосипед Ицуко, пытаясь исполнить цирковой номер, требовавший сохранения равновесия без помощи рук на крутом повороте. Казалось, он был слишком поглощен своими упражнениями, чтобы обратить внимание на меня, и, даже когда я подошел поближе, не выказал ни малейших признаков того, что замечает мое присутствие. Наконец я просто сказал:

– Прости, я не смог прийти в тот день. Акира угрюмо взглянул на меня и продолжил маневры. Я хотел объяснить ему, почему получилось так, что я его подвел, но, к собственному удивлению, не смог. Понаблюдав за ним еще немного, я приблизился на несколько шагов и, понизив голос до шепота, спросил:

– Ну как?, Ты вернул ее на место?

Мой друг взглядом дал понять, что считает мой заговорщический тон неуместным, и резко развернул велосипед. Я почувствовал, как слезы подступили к глазам, но, вовремя вспомнив наш давний спор о том, кто большие плаксы – англичане или японцы, – заставил себя сдержаться. Мне снова захотелось рассказать ему об исчезновении отца, которое вмиг показалось не только более чем достаточным оправданием того, что я подвел друга, но и существеннейшим поводом для того, чтобы пожалеть себя. Я представил себе изумление и стыд, которые отразятся на лице Акиры при словах: «Я не смог прийти в тот день потому… потому, что моего отца похитили!» – но почему-то так и не смог этого произнести. Вместо этого я, кажется, просто повернулся и убежал домой.

В течение нескольких следующих дней я не видел Акиру. Но однажды он подошел к нашему черному ходу и как ни в чем не бывало попросил Мэй Ли позвать меня. Уж не помню, что я делал в тот момент, но мигом оторвался от своего занятия и выбежал к другу. Тот приветливо, с широкой улыбкой поздоровался со мной и повел в свой сад, по-приятельски похлопывая по спине. Мне, конечно, не терпелось узнать, чем закончилась история с Лин Тиенем, но еще больше я боялся разбередить старую рану, поэтому изо всех сил сдерживался, чтобы ни о чем не спросить.

Мы прошли в глубину их сада – туда, где рос густой кустарник, который мы называли нашими джунглями, – и вскоре, забыв обо всем, уже что-то разыгрывали. Кажется, сценки из «Айвенго», романа, который я как раз тогда читал, или что-то из самурайских историй Акиры. Однако приблизительно через час мой друг внезапно прервался, странно посмотрел на меня и сказал:

– Если хочешь, мы можем поиграть в новую игру.

– В новую игру?

– В новую игру. Про папу Кристофера. Если хочешь.

Я был ошарашен, не помню даже, что ответил. Тогда он сделал несколько шагов мне навстречу по высокой траве, и я увидел, что он смотрит на меня чуть ли не с нежностью.

– Да, – повторил он, – если хочешь, мы играть в сыщик. Мы искать папу. Мы спасать папу.

И тогда я понял, что снова привело Акиру в наш дом: он услышал новость о моем отце, которая, несомненно, уже начала распространяться по округе. Понял я также и то, что, предлагая новую игру, Акира хотел выразить мне сочувствие и желание помочь. На меня накатила волна нежной признательности, но я лишь беспечно ответил:

– Хорошо. Если хочешь, давай в это поиграем.

Так началось то, что теперь представляется мне целой эпохой в моей жизни, хотя на самом деле эта «эпоха» охватывала от силы два месяца. Изо дня в день мы придумывали бесконечные вариации на тему освобождения моего отца.

Между тем продолжалось и реальное расследование его исчезновения. Я понимал это по визитам тех людей, которые, держа в руках шляпы, с серьезным видом разговаривали с мамой, по тихому обмену репликами между мамой и Мэй Ли, когда мама возвращалась домой в конце дня, строгая, с поджатыми губами, и особенно по тому памятному разговору, который произошел между нами у подножия лестницы. Не берусь сказать, чем каждый из нас занимался до того. Помню лишь, что побежал вверх по лестнице, желая принести что-то из своей комнаты, и вдруг увидел маму – она появилась на верхней площадке и начала спускаться. Должно быть, она собиралась уезжать, потому что на ней было то самое бежевое платье, от которого исходил особый аромат, немного напоминавший запах прелых листьев. Наверное, я уловил что-то необычное в ее манере держаться, потому что остановился как вкопанный на третьей или четвертой ступеньке и стал ждать, когда она подойдет. Она тоже замерла на несколько ступенек выше меня и протянула руку, мне даже показалось, что она ждет, чтобы я помог ей спуститься, как иногда делал отец, когда ожидал ее у подножия лестницы. Но оказалось, она просто хотела обнять меня за плечи, и так, вместе, мы преодолели последние ступеньки. Потом она меня отпустила и, подойдя к стойке для шляп в другом конце холла, сказала: